Пьяная Россия

Кременская Элеонора

Вместо ответа, ему улыбаясь, протягивали тарелку полную жареного арахиса.

И как-то такой гость постучался в толстые железные двери ворот дома Новосельцевых. Сеня открыл скрипучую калитку и обомлел. Перед ним стоял тесть.

А надо бы немного отступить в прошлое и рассказать чуть-чуть о новоприбывшем.

Он жил обыкновенной жизнью, как все, завод, сто грамм водки до смены и кружка пива в пивной после смены; карты или домино по выходным, стол во дворе со скамейками и друзья с болтологией; дочь с уроками и гулянками, неумело накрашенными

ресницами и размазанной по губам яркой помадой; жена со своими амбициями.

И вдруг, в цехе его завода появилась новенькая работница. Она отличалась от мускулистых баб цеха, выделялась белизной лица и хрупкостью рук. Сене хотелось ее защищать и оберегать от грубых работяг и железных заводских станков. Незаметно для себя он полюбил новенькую, тем более, что и она обратила на него самое пристальное внимание. Она была веселой, забавной, не очень красивой, но интересной. А главное, одинокой и жаждущей семьи.

Он стал метаться между нею и своей семьею. Ему трудно было выбрать, трудно было решиться на разрыв с женой, нарушить налаженный быт, ох, как трудно. Но что он мог поделать? Она была повсюду. Где ее не было? Как от нее было уйти?

Она преследовала его в мыслях, даже когда он дома разглядывал с пристрастием свою жену, горбатившуюся в ванне над стиркой бесконечных гор его грязных носок и его грязных брюк. Он чувствовал несправедливость происходящего по отношению к своей второй половине, но волны ярких любовных ласк, в которых он просто купался, продолжали и в воображении накатывать на него.

Воображение – страшная штука! Навоображаешь себе того чего и нет, ну и вдохновленный лезешь к женщине, а она тебя сковородкой по голове! – и он опомнившись чесал свою макушку.

Однако он мечтал и в воображении своем видел, как она сбрасывает с себя сорочку и замирал, в восхищении, разглядывая ее. Она стояла перед ним обнаженная, васильковые глаза на белом лице светились теплым счастьем. Он медленно оглядывал ее всю, со вкусом смакуя каждый миг прекрасного виденья. И она легко поворачивалась под его взглядом, бесстыдно демонстрируя свое розовое тело с налитой грудью, тонкую талию и золотой пух на лобке. Она знала о своей красоте и кружилась перед ним, на цыпочках, чтобы он мог увидеть ее стройные белые ноги.

Вся она светилась любовью к нему и это, особенно это, вызывало у него бурю эмоций. Ангел полюбил черта! Но постепенно, под градом ее страстных поцелуев, противоречия разрушающие его изнутри умолкали и он погружался в сладкий сон, испытывая чистые и приятные чувства, более похожие на сказочные, нежели на реальные.

Да, воображение – штука страшная!

Даже жена заметила его преображение. Она заинтересовалась им и он, не перенеся ее домогательств, объявил, что любит другую и уходит из семьи.

Тут было все и изумление, и громкая ругань по поводу супружеской измены, и вопли о донжуанстве, и витиеватый мат, и слезы разбуженной дочери, и возмущенный стук по извечному телеграфу, используемому всеми русскими в многоэтажках,

стук по батареям.

Они развелись, квартиру разменяли, ему досталась комната в коммуналке, бывшей супруге с дочерью однокомнатная квартира.

После развода и размена он надолго пропал и объявился только на свадьбе у дочери. Сеня его впервые и увидел, когда тесть торжественно и чинно вел свою дочь к алтарю в церкви. Вторая встреча… вторая была сейчас. Тесть стоял перед ним, какой-то потерянный…

Откуда-то из-за спины Сени, вынырнула теща, но вопреки ожидаемому скандалу, только охнула и попятилась от тестя, как от привидения. Действительно, выглядел он так себе… На лице жили только глаза, живые и лихорадочные, боязливые и нетерпеливые, одновременно.

Тут же и жена Сени, дочь тестя, дородная и добрая баба, оттолкнув мужа, кинулась к отцу с охами сожаления. Из-под ее локтя вынырнула дочь Сени, тоже вполне упитанная девочка младшего школьного возраста. Картину дополнил сын-старшеклассник, что и говорить, сынок был весь в отца, такой же толстый и прожорливый. Хорошими манерами он никогда не отличался и потому, доедая шоколадное эскимо, тут же громко спросил в самое лицо нежданного гостя:

– А ты кто?

Гость растерялся и, мигая, смаргивая непритворные слезы, промямлил:

– Ребята, какие же вы все толстые! – и повернулся к внуку. – Дедушка я твой!

И упал на колени, пополз к ногам тещи, заголосил на всю улицу:

– Прости меня!

Теща тут же наклонилась, сгребла в охапку маленького и хлипкого мужа, чмокнула его в облысевшую голову и понесла под мышкой, в дом, не отвечая на вопросы обеспокоенного таким оборотом дел, зятя.

Несмотря на измену, развод и размен общей жилплощади, теща тестя любила и нет-нет, да и вспоминала о нем, со вздохом печали, дескать, как он там поживает со своей молодухой.

На самом видном месте, в ее комнате и на столе, и на стеллаже стояли его портреты, лежала затрепанная уже стопка фотоальбомов с его фотографиями.

Тесть обосновался в доме довольно быстро, но сильно отличался от всех родных. Он любил засесть на кухне за бутылкой водки и тарелкой соленых огурцов. Компанию ему составляла теща. Выпив, он тут же начинал петь. Пел народные русские песни с грустным текстом о смерти и пел с надрывом, плачущий голос его, с визжащими, как бы, в истерике, нотками, несся над головами родных и, достигая окна, дребезжал, ударяясь о стекла.

Он страдал хроническим ревматизмом, пальцы на руках у него не гнулись, кривые и опухшие, она производили угнетающее впечатление.

Каждое утро, помимо боли в суставах он испытывал еще и головную боль, мучился похмельем. Хворал жестоко и постоянно собирался помереть. Его болезненные стоны разносились по дому, приводя в неистовство обоих бульдогов. Бульдоги, заслышав стоны тестя, плюхались на задницы, задирали головы кверху и выли, их вой сводил с ума Сеню и он несся тяжелым снарядом в комнату тещи, требуя покоя.