Пьяная Россия
Шрифт:
Все же, где хитростью, где обманом, мы прорывались внутрь подъезда, по-партизански, быстренько рассовывая бумажную продукцию по почтовым ящикам. К окончанию работы, которая заняла у нас не два обещанных нанимателями часа, а целых четыре, у меня тряслись руки, а от криков разъяренных жильцов звенело в ушах. С тоской я представил себе месяц такой работки…
Через месяц мы пришли за обещанной зарплатой. Нас встретил неулыбчивый молодой человек, девиц нанимавших нас, не было вовсе. Молодой человек сухо поведал нам с тещей, что за нами, оказывается, след вслед ходили контролеры и никаких газет в почтовых
Теща сползла по стенке, а мне вспомнились договора без печатей, что мы с тещей подписали. Добиться правды с такими договорами мне представлялось невозможным.
Неожиданно придя в себя, теща бросилась на нашего обидчика с кулаками, я не стал ее оттаскивать, а схватил со стола ведомость, где черным по белому было указано, кто получил зарплату. Никто! Фамилий же стояло множество, очень много, более сотни. Но что таким гаденышам стоит нанять еще сотню придурков, а денежки присвоить себе?
Зарплату нам так и не выплатили, теща надолго впала в ступор.
Теперь теща успокоилась. Устроилась сторожем в детский садик и хотя зарплата не большая, но стабильная. Я же пошел на переобучение и освоив кое-какие премудрости стал агентом по недвижимости, поступил в крупное агентство, где, худо-бедно, но заработал уже на автомобиль, а там, глядишь и на юга с тещей съездим!..
Порядочный человек
– Необходимо контролировать свою жизнь! – непримиримо заявил Василий Васильевич Кондрашов своему оппоненту, скучающему интеллигенту в помятом костюме и битых очках.
Дело происходило в закусочной.
– Вот у меня расписание, каждый день, каждый час расписан! – кипятился Василий Васильевич, потрясая перед носом интеллигента записной книжкой.
Интеллигент, выпив и закусив, не торопливо оглядел записнушку:
– Вот врежется в тебя пьяный водила на лихой иномарке и улетит твое расписание к небесам! – философски заметил интеллигент.
– Молчи! – вскрикнул Василий Васильевич, негодуя. – Глупости говоришь. Жизнь можно контролировать!
– Нельзя! – не согласился интеллигент.
Василий Васильевич, сверкая глазами, бросился собирать свидетелей своей правоте.
Вскоре возле их столика собралось не хилое количество завсегдатаев закусочной.
Василия Васильевича слушали и кивали, не забывая угоститься за его счет. Стакашки с водкой и бутерброды с селедкой так и мелькали у ртов зрителей.
Но тут, слово взял интеллигент. Чтобы быть услышанным всеми, он залез на стул и встал, возвышаясь над толпой.
– По телевизору много чего болтают, – задумчиво начал говорить интеллигент, – например, уверяют меня в безопасности разрекламированных лекарств, хотя у всех лекарств, как известно, имеется побочный эффект.
Интеллигент помолчал, обдумывая свою мысль, зрители выпивали и закусывали, Василий Васильевич терял терпение.
– И еще, – вздохнув, продолжил интеллигент, – уверяют меня в легкой доступности зарубежной туристической поездки, но кто же вылечит меня от инфекции, если, я, скажем, помчусь,
– Это к делу не относиться! – взвился Василий Васильевич.
Интеллигент не обращая внимания на Кондрашова, театрально раскланялся и слез со стула, чтобы выпить и закусить.
Общество, между тем, взволновалось. Послышались возгласы:
– Полицаев просить! – скривился один выпивоха. – Бесполезно! Каждое сказанное слово повернут против меня же, а защитить все равно не защитят! В России такая система защиты, куда деваться! Пока меня не убьют, никто убийцу даже не заметит, пусть он даже хоть всего меня выпотрошит!
Василий Васильевич метался между завсегдатаями закусочной, пытаясь вернуть внимание общества к своему вопросу, но не тут-то было, каждый говорил о личном, наболевшем:
– А что? – выступал один выпивошка, по виду деревенский житель. – Жизнь моя удалась. Во всяком случае, кости я не ломал, заразными болезнями не болел, женщин не бил, детей не бросал, всех на ноги поставил. Долги всегда отдавал. Никого не убил. Вот только гор не видывал и моря не знаю, какое оно, море?
Поглядел он на присутствующих с вопросом. Ему ответили нестройно, вразнобой:
– Красное!
– Зеленое!
– Черное!
– Да, вроде, голубое, – усомнился кто-то.
Деревенский житель кивнул, громко сглотнул, проглатывая кусок хлеба с селедкой:
– Еще ни разу лягушек не пробовал.
Слушатели промычали с отвращением.
– Тараканов, жуков, говорят, азиаты едят! – съехидничал кто-то.
Деревенский не слушал, перечислял, загибая пальцы:
– На Эйфелеву башню взобраться бы. Белый дом в Вашингтоне повидать. Опять-таки, Мавзолей на Красной площади, где нашего Ильича мучают, фараона из него делают, на посмешище толпы выставляют!
Общество одобрительно мычало, соглашаясь. Деревенский загибал пальцы, перечисляя:
– Самолет тоже, как он взлетает, как летит, приземляется, не ведаю! Полетал бы, хошь на вертолете, иной раз и протрещит вертушка над деревней, а куда, чего, неизвестно! Крейсер Аврора мечтаю увидеть, мосты разводные, иной раз, смотрю телевизор и так завидно становится, спасу нет, хоть бы родиться в следующей жизни питерским котом, всех бы каменных львов тогда перецеловал бы, честное слово!
Хор голосов вторил мечтателю. Слушатели разволновались, и Василий Васильевич махнул рукой. Покидая закусочную, он злобно пнул ни в чем не повинную мусорную урну и зашагал, размахивая руками, негодуя вслух на завсегдатаев закусочной не пожелавших даже обратить внимания, несмотря на даровое угощение, на его точку зрения.
Василий Васильевич на людях всегда старался выглядеть приветливым человеком, однако, кажущаяся приветливость вовсе не означала искреннюю доброту души, а была лишь прикрытием эгоистичной, порочной натуры. Он был осторожен, но осторожность эта была продиктована скорее трусостью и нежеланием выглядеть в глазах людей не порядочным человеком. Сочувствуя лишь на словах попавшему в беду товарищу, он тут же за спиной товарища корчил насмешливые рожи и злобно щерился, торжествуя над чужим несчастьем.