Пьяный корабль. Cтихотворения

Рембо Артюр

XXIII. Цветы

С уступа в золоте – средь шелковистой тесьмы, дымного флёра, зеленых бархаток и кристаллических дисков, чернеющих, точно бронза на солнце, – вижу я, как раскрывается наперстянка на ковре филиграней из серебра, глаз и локонов. Монеты желтого золота, рассыпанные по агату, столбы акажу, несущие свод изумрудов, букеты атласные в белом и тонкие лозы рубина обступают кольцом розу влаги.

Будто некий бог – снежные формы, огромные голубые глаза, – море и небо к террасам мрамора влекут толпы юных и пышущих роз.

Перевод

В. Козового

XXIV. Тривиальный ноктюрн

Порыв дырявит оперные бреши в занавесках, – срывает колыханье ржавых крыш, – рассеивает кромки очагов, – перемежает ставни. – По стеблю винограда, опершись ногою на какую-то горгулью, – я спустился в карету, эпоха которой довольно ясна из выпуклых стекол, из дутых панно и фигурных диванцев. – Похоронный фургон моих снов, одиноко, пастуший шалаш моего скудоумья, мой транспорт выворачивает вдруг на пышную обочину растаявшей большой дороги; и в правом сколотом углу окна кружатся бледнолунные фантомы, листья, груди;

– Картину застилает зеленью и синевой густой. Неподалеку срыв булыжной груды.

– Теперь иди, высвистывай грома, пускай Содомы – и Солимы – и армии, и яростных зверей. – (Возничий и приснившиеся звери не встрепенутся ль под удушливыми рощами, чтобы меня вдавить по самые глаза в источник шелковый.)

– И нас отправили исхлестанных сквозь хлюпающий ток и разливанное питье, катиться на бульдожий лай…

– Порыв рассеивает кромки очага.

Перевод Я. Старцева

XXV. Морской пейзаж

Из серебра и меди колесницы —Стальные корабельные носы —Взбивают пену, —Прибрежные кусты качают.Потоки ланд,Гигантские промоины отлива,Кругообразно тянутся к востоку,К стволам лесной опушки,К опорам дамб,В чьи крепкие подкосы бьет круговертью смерть. Перевод А. Ревича

XXVI. Зимний праздник

Каскада звон чуть в стороне от опереточных конструкций. Гирлянды продлевают, переливаясь, как Меандр, – закатные багрец и зелень. Причесаны под Первую империю горациевы нимфы. – Сибирский хоровод. – Китаянки Буше.

Перевод Я. Старцева

XXVII. Тревога

Возможно ли, что Она мне простит устремления постоянно ничтожимые, – что спокойный конец искупит периоды скудости, – что день успеха нас усыпит над позорищем нашей роковой неспособности?

(О, пальмы! алмаз! – Любовь! сила! – превыше всех радостей и

венцов! – всячески, повсеместно, – Демон, бог, – юность этого существа: я!) Что прихотливости научной феерии и движения социального братства дороги как растущее возмещение искренности первозданной?..

Но Вампирша, при которой мы паиньки, велит нам развлекаться тем, что даёт, а иначе пусть будем посумасбродней.

Катиться под ссадины, сквозь воздух томящий и море; под бедствия, сквозь тишину вод и воздуха, смертоносных; под пытки смеющиеся, в их свирепо штормящую тишину.

Перевод В. Козового

XXVIII. Метрополитен

Из бирюзы пролива в морях Оссиана на оранжевый и розоватый песок, омытый винными небесами, ступили и пересеклись кристаллические бульвары, заселенные тотчас молодыми и бедными семьями, которые кормятся у зеленщиков. Никакой роскоши. – Город!

Из смоляной пустыни бегут напрямик в беспорядке под мглистыми пеленами, чьи жуткие свитки наслаиваются в небе, которое мнется, кукожится и ниспадает сплошной черной марью, самой Зловещей, какую способен в трауре создать Океан, каски, лодки, колеса, холки. – Сражение!

Подними голову: этот мост деревянный и выгнутый; последние вертограды Самарии; эти маски в румянах под фонарем, исхлестанным в стылую ночь; придурковатая, в шелесте платья, ундина у речного ската; светящиеся, средь гороховых стручков, черепа; и множество прочих фантасмагорий, – деревня.

Дороги, теснимые оградой и стенами, откуда рвутся кущи в простор, и свирепые цветики, которым носить бы имя сердец и сестер, так их булат остер, – вереницы, феерия аристократий за рейнских, японских, гуарани, еще способных воспринимать музыку древних, – и тут же харчевни, больше уж им не открыться; и тут же принцессы, и, если ты не совсем изнемог, наука о звездах, – небо.

Поутру, когда вы с Ней барахтались в снеговых блестках, – зеленые губы, льды, черные стяги, и голубые лучи, и пунцовые запахи солнца на полюсах, – твоя сила.

Перевод В. Козового

XXIX. Варварское

По забвении дней и сроков, и стран, и существ —

Вымпел, кровоточащее мясо над шелком морей и арктических цветиков (их нет в природе).

Воспрянув от прежних фанфар геройства – которые все еще барабанят нам в сердце и в мозг, – вдали от былых убийц.

– О, вымпел! кровоточащее мясо над шелком морей и арктических цветиков (их нет в природе).

Сладость!

Льются костры в хлесте инея, – Сладость! – искры в каскаде алмазных вихрей, который рвется из сердца земного, вечно обугленного ради нас – О, мир!

(Вдали от прежних убежищ, огней, какие пышут, какие слышишь.)

Костры и накипи. Музыка, разворот пучин и удар льдин о звезды.

О, Сладость, о, музыка, мир! И там вот – фигура, испарина, глаза и волосы, на лету! И белые слезы, вскипая, – о, сладость! – и голос женский со дна вулканов и арктических гротов.

Вымпел…