Пьяный сон

Годар

***

Два следующих дня протянулись для Дилана, как две недели. Он твердо разделял мнение, что дьявол мучает грешные души в аду тем, что заставляет их ждать; он ненавидел ожидание – оно вынуждало его чувствовать себя некомфортно в собственном теле, отчего хотелось снять кожу, вылезти из плоти, оставить ее где-то далеко, но он не мог позволить себе такую роскошь, поэтому метался, как бешеный, даже если внешне оставался страшно спокойным, бродил по коридорам, по улице, думал, очень много думал, уставал от раздумий, снова бродил, лежал, пытался отвлечься книгой, несколькими книгами, потом повторял домашнее задание, которое перепроверял перед этим несколько раз, пил кофе, курил, опять бродил, а потом

замечал: прошло всего лишь несколько часов. Хотелось выть от неизвестности, гнев к которой рычал в нем, как голодный пес, бился из стороны в сторону и грозился сорваться с цепи. Юношу могли бы отвлечь другие люди, беседы с ними, но почти все, услышав о такой огромной радости как «вынужденный отдых», условно говоря, забились в свои стены и не выходили. «Всего лишь одно убийство, – мысленно возмущался Дилан, шагая вверх по лестнице, – а все попрятались, будто половину университета вырезали. Их даже не проверяют. Идиоты. И не с кем поговорить». Два дня шестеро друзей не виделись, но никто, впрочем, из них не прятался, хотя, может, некоторые и скрывались, желая побыть в одиночестве. Мэрион, к примеру, как можно было предположить, пользовался свободным временем в полной мере – сидел за учебниками; собственно говоря, так, наверное, поступили практически все, за исключением, может быть, Фэлиса, который, скорее, открыто ласково отозвался бы о своей матери, которую всегда звал только по имени, чем взялся бы за гору долгов. Но они мало чем волновали Дилана. Ему был непонятен его брат, с детства не терпевший учебу, неусидчивый, проще говоря, такой же – но и от него не было слышно все эти дни. Направляясь в сторону его комнаты, Дилан предполагал, почему его решительно забыли, но адекватной, с его точки зрения, причины он так и не нашел. Добравшись до двери в конце коридора – первой или последней, как посмотреть, – он постучал по дереву, стараясь делать это так, чтобы стук не выдавал все накопившееся негодование раньше времени.

Через полминуты дверь открылась, и показалась голова Мортимера. Он был взъерошен, щеки покраснели, волосы растрепались; белая футболка съехала с плеча, штаны были натянуты, но не застегнуты – видимо, одевался впопыхах. При виде брата он широко улыбнулся, но внимание Дилана метнулось за его фигуру: там, на кровати, сидела, прикрывшись одеялом, девушка, в которой юноша узнал Еву, свою одногруппницу; увидев Дилана, она отыскала свои вещи и, быстро одевшись, поднялась с кровати. Девушка взяла в руку туфли и тихо протиснулась между близнецами, подмигнув на прощание Мортимеру и кивнув Дилану. Братья проигнорировали невербальные обращения и не проводили ее удаляющуюся спину взглядом.

– Ева? – сказал Дилан. – Ты серьезно? У нее же кокаин вместо мозгов.

– А что? – усмехнулся Мортимер, отходя в сторону и пропуская брата. – Девушки сводят меня с ума.

Закрыв дверь, он прошел к кровати, припрыгнув, сел и смотрел за тем, как Дилан настежь открыл окно, чтобы свежий воздух стер плотный запах пота и постели. После этого Дилан взял стул из-за стола, развернул его спинкой к кровати и сел к брату лицом, расставив ноги в стороны и свесив руки со спинки.

– Объяснишь? – спросил Дилан.

– Что? – вскинул бровь Мортимер.

– Два дня. Я не видел тебя два дня, хотя обычно ты ходишь, прилепленный к моей ноге.

– Так ты скучал! – засмеялся Мортимер. – Я польщен: сам Дилан Мелтон скучает по мне! Надо же! Что, зеркала уже недостаточно?

Мортимер опять рассмеялся, и черты Дилана немного смягчились. Он было закатил глаза, но не смог сдержать глупую усмешку.

– Чем ты занимался?

– С Евой? – опять усмехнулся Мортимер: ему почему-то было очень весело, и хотелось много смеяться; однако, увидев чужой непробиваемый взгляд, он сдался и пожал плечами. –

Я всё время спал.

– Спал? Один? Два дня?

– Не успеваю за тобой, подожди, – покачал он головой. – Удивишься, но да. Спал, просыпался, опять спал, опять просыпался. Иногда просто лежал и, в сущности, ничего не делал.

– Как в бреду, – подметил Дилан, нахмурившись. – Что с тобой?

– Все в порядке.

– Когда я задаю тебе, именно тебе, – он указал на брата пальцем, – вопрос: что с тобой? – я делаю это не из вежливости, а рассчитываю узнать, что с тобой происходит на самом деле.

– Ты никогда не спрашиваешь ничего из вежливости, – прищурился Мортимер; смех в один миг прошел.

– Нет, вообще-то бывает. Не делай из меня монстра.

– Не бывает.

– Ладно, ты прав. Теперь отвечай.

У Мортимера не было никакого желания что-то придумывать, но, смотря в глаза напротив, он отчаянно пытался сообразить что-то стоящее, что-то, что не вызвало бы подозрения. Правда же заключалась в том, что, несмотря на такое количество сна и отдыха, он находился в глубокой апатии, иногда погружаясь в нее так сильно, что не хватало сил лежать, но встать и начать что-то делать он тоже был не в состоянии. Он не мог сказать об этом Дилану – он слишком о нем заботился, – и поэтому его мозг, уже не убегающий от гонящегося за ним времени, а уползающий и хрипящий от недостатка воздуха, не смог придумать ничего лучше, чем:

– Дилан, ты же знаешь, как я отношусь к учебе, да? – Мортимер вздохнул, контролируя степень вздоха, чтобы не перейти крайность. – Первый месяц для меня – сущее мучение, особенно на последнем курсе; я просто использовал предоставленную возможность и наконец-то, повторяю, наконец-то выспался. Разве не замечательно? По-моему, это восхитительно.

Дилан сжал губы: не поверил.

– Не верю.

– А вот это уже твоя проблема, да? Я ответил на вопрос, – вскинул руки Мортимер, – дальше – твоя работа.

– Ты ответил неправду, поэтому ответ не принимается.

– Я не врал.

– Но и не сказал правду.

– Вы такой умный, молодой человек, – съязвил Мортимер, напрягаясь сильнее.

– Не хочешь сходить за кофе?

– Чего? – в недоумении открыл рот Мортимер.

– Да так, – пожал плечами Дилан, принимая вид самый добродушный, хотя взгляд его оставался по-прежнему серьезным. – Если ты спал столько дней, надо размять кости, иначе станет еще хуже. Выпьем кофе?

– А ты не будешь устраивать мне допрос? – прищурился Мортимер.

Дилан усмехнулся.

– Нет.

– Отлично. Тогда я хочу горячий шоколад, – сказал Мортимер, спрыгивая с кровати и застегивая штаны.

Он надел ботинки и вышел из комнаты, оставляя дверь открытой. Дилан взглянул ему вслед, поднялся со стула и, скрыв встревоженно-хмурое выражение лица за слабой ухмылкой, последовал за близнецом.

Они шли молча несколько минут, пока Мортимер не нахмурился.

– Ну, и чего ты молчишь? – сказал он. – Сам позвал и сам молчишь.

Дойдя до конца коридора, они повернули направо и направились к выходу из общежития. Погода была прохладная; листва чуть шевелилась под ветром; изредка перед глазами мелькала полицейская форма.

– Я теперь тебе вопросы задавать не буду, сам говори.

– И даже ничего не расскажешь?

– Нет, – пожал плечами Дилан. – Ничего за эти дни не изменилось.

– Хорошо, – ответил Мортимер и затем усмехнулся, когда мысль стукнула в голову. – А что ты думаешь об убийстве?

– А ты о нем думаешь? Я думал, тебя это интересует в меньшей степени.

– Частично, – согласился Мортимер, сворачивая за братом с тротуара на дорогу в направлении кофейни. – Однако появилась тема для разговора, ты так не считаешь? Более того, жизнь хоть немного сдвинулась с места, что-то начало происходить.