Пять дней сплошного цирка

Туровская Марина

– Синтетика. А цвет хороший. Так! Запомнили! Вы все трое ничего не видели, ничего не слышали, ничего не знаете.

– И не догадываемся, – вставила я свои пять копеек.

На мою отважную реплику внимания не обратили.

Длинный Гера, на ходу открыв пластиковую крышку чайника, выплеснул воду на Петечку. Петечка вздрогнул животом, открыл глаза. Иван смотрел на него сверху.

– Вставай. И без цирка.

– Я не виноват…

От сквозняка заходилась входная дверь. Она почти закрылась, но в щель просунулась голова третьего мужчины.

– Шухер, Иван. Менты в подъезде.

– Всех

замочить не успеем, – спокойно сказал Иван. – Сдаемся.

На слове «сдаемся» в квартиру влетели милиционеры.

На пол уложили всех, даже меня. Побоев больше всего огребли те, у кого было оружие, то есть Гера, Понт и Ладочников.

Я отделалась подвывихом плеча, Сергей синяком под глазом. Стоящего в растерянности Петечку свалили на пол ударом под дых, и его полчаса тяжко рвало телячьей колбасой.

Глава 7

Душевный аутизм

Проезжая мимо громко веселящейся площади в милицейском «уазике», пропахшем чужим несчастьем, грязными ногами и блевотиной, я четко поняла, насколько сильно мне надоело участвовать в чужом представлении.

В камере предварительного заключения ни вязкий запах грязного помещения, ни острое чувство голода не помешали мне заснуть через десять минут пребывания. Просыпалась два раза от того, что немело тело. Я меняла положение и опять засыпала.

Спустя три часа загремела металлическая дверь, и дежурный милиционер махнул рукой, разрешая мне выйти. К этому времени я настроилась, что представители ФСБ, проведя свою важнейшую операцию, отбыли в Москву и благополучно забыли обо мне. А наши внутренние органы разбираются с обыкновенными гражданами неторопливо, и особо не напрягаясь.

Но не зря Ладочников приехал в Городок. Как только выяснилось, что он действительно капитан милиции из столицы и контактирует с местным начальством, ситуация изменилась. Ему даже выделили отдельный стол с телефоном и компьютером.

Напившись в кабинете Кости холодного кофе с пирогами, которые, судя по количеству, были вывезены со Дня города на отдельном грузовике, я сыто привалилась к стене и задремала. А Ладочников тем временем рассказывал Сергею и двум милиционерам о допросе Ивана и его реакции.

– …Никаких родственников. Родители от него отказались еще в роддоме. Мальчика пытались пристроить в семью. Он ведь здоровый и в детстве выглядел вполне… мило. Но приемные родители пугались его равнодушия. Ребенок никого не любил, совсем. Ни птичек, ни щенят, ни людей. Если существо не породистое, то есть не стоит денег, то оно вообще не имеет права на существование. – Костя отхлебнул горячего чая, хотя температура за окном вернулась к тридцати градусам жары. – У меня, знаете ли, такое впечатление, что у него душевный аутизм.

Младший лейтенант заинтересовался разговором.

– Совсем больной, что ли?

Костик увлекся объяснением.

– По, так сказать, тепершним социальным нормам, он абсолютно здоров. Он в отличие от классического аутизма реагирует на внешние раздражители. Физические. А вот с душой у него беда. Никого не жалеет. Было бы интересно посмотреть на статистику того детского дома, что его выпустил.

Я проснулась от пламенного объяснения.

– Думаешь, там все выпускники такие?

– Не

все, но процент людей равнодушных или жестоких наверняка велик. Ты, Насть, замечаешь, что если удачный выпуск в институте, то вся группа становится или театром «Табакерка», или снимается в фильме «Молодая гвардия». – Ладочников закурил, стараясь не дымить в мою сторону. – Менее громкие случаи, когда целое направление в науке разрабатывают однокурсники. А бывает, что половина класса садится на скамью подсудимых, если не сразу вместе, то в течение ближайших трех лет. Иван физически здоровый человек, значит, загвоздка в воспитании. Ты представляешь – провести детство и отрочество среди людей, которые тебя не замечают? Ты для них единица воспитуемого контингента.

Затушив сигарету, Костя достал из коробки пирожок, разломил его, посмотрел на капустную начинку и положил обратно.

– Даже неприязнь или ненависть, и то какая-то эмоция. Если у них был коллектив, извини за слово, педагогов, совершенно равнодушных, то, естественно, они вырастили десятки монстров, душевных аутистов.

Ладочников отложил следующий разломанный пирожок с капустой.

– Слушай, как страшно. – Я проводила голодным взглядом разломанную выпечку. – А зачем ты пирожки мучаешь?

– Ищу с мясом, – он разломил следующий и с удовольствием надкусил его. – Наконец-то.

Мне нельзя есть пирожки с капустой, я их слишком люблю и вовремя остановиться не могу. Но сейчас, из гуманных соображений, только чтобы еда не пропадала, я достала из коробки надломленный пирожок.

– Костя, но ведь вкусно, попробуй.

Ладочников посмотрел на меня как на подследственную на шестом часе допроса.

– Пирожки не пропадут, есть кому доесть. Ты можешь себе представить, Настя, что человек сознательно разрабатывает бомбу, которая убивает особенно жестоко и цинично? – Растерзав еще два пирожка, Костя нашел с мясом и ел его, расплевывая крошки. – Как можно спокойно спать, зная, что детская игрушка, ваза или лампа разорвутся в квартире, где живут дети? И ведь осколки такой стеклянной бомбы вытащить практически невозможно. Если взрыв не убьет сразу, то смерть будет мучительной и долгой.

– Перестань, Костя, – меня передернуло от отвращения. – Хватит о моральных уродах. Когда мы поедем в Москву?

– Да когда хочешь. То есть ты можешь ехать прямо сейчас, а мне придется задержаться. Настя! Я не знаю, как с ним разговаривать. Он, этот Иван, никого не любит, понимаешь, никого. Человека, совершившего преступление, можно раскрутить на жалости к матери, на любви к друзьям, к жене или ребенку, а этого ни на чем не поймаешь.

Пошуровав в большой коробке, я быстро переложила на лист бумаги надломленные Костей пирожки.

– Я знаю существо, которое он любит. И любит очень сильно. Помочь тебе пирожок с мясом найти?

– Какие пироги, Настя! Говори, не томи. – Ладочников оттолкнул от себя пирожки.

– Он любит свою кошку. Кошка породистая, элитный перс, в ее паспорте имя на семи строках пишется. Я зову ее Мусякой, а он Черри. Стоит хренову тучу денег.

– Ту самую кошку? В коробке с котятами? – оживился Костя.

– Ту самую. Он считает ее идеалом красоты. Совершенством.

– Здорово. А как на этом сыграть?