Пять к двенадцати
Шрифт:
Тогда-то в сопровождении Сильфиды и появилась Джуно, похожая на трирему, тянущую на буксире ялик.
– Привет, мейстерзингер. Я скучала без тебя.
– Привет и прощай. Я совершенно не скучал. Как тебе понравились мюнхенские жиганы?
– Они гораздо любезнее здешних. Что ты пишешь?
– Твою эпитафию... Что это за ребенок, которого ты, ясное дело, где-то украла?
– Ее зовут Сильфида, и она собирается родить мне сына.
Дайон внимательно осмотрел девушку, чье чрево он должен был оплодотворить. Она была испугана, но выглядела далеко не отталкивающе. И то и
– Enchante de faire votre connaissance, [Счастлив, познакомиться с вами (фр.)] - сказал он, отвешивая церемонный поклон.
– Merci, monsieur. J'espere que notre connaissance sera tres heureux pour tous. [Спасибо, месье. Надеюсь, наше знакомство окажется весьма удачным для всех (фр.)]
– Твой французский почти так же ограничен, как и мой, - сказал Дайон.
– Как удалось этой суке заманить тебя обратно в Англию?
– Пожалуйста, не надо, - сказала Сильфида нервно, - доминанта Джуно была очень добра ко мне. Она уже дала мне тысячу львов.
– Еще тысяча - после зачатия, - добавила Джуно, - и, наконец, тысяча после рождения ребенка.
– Живого или мертвого?
– спросил Дайон со злобой.
Хорошее настроение Джуно мгновенно испарилось.
– Не играй слишком грубо, малыш, - посоветовала она, - и не обижай мою инфру. Она получает деньги за зачатие, а не за то, чтобы ее обижали. Дайон засмеялся:
– Мою инфру! Черт побери, кем ты себя воображаешь? Султаном семнадцатого века?
– Переключи трансмиссию. Мы провели в полете полдня и довольно устали. Будь любезен, закажи что-нибудь поесть.
При упоминании о еде Дайон вспомнил, что и сам голоден. Он пил слишком много, но не мог вспомнить, когда ел в последний раз. Подойдя к вакуумному люку, он заговорил в приемное устройство:
– Приборы на три персоны. Авокадо, фаршированные креветками, мексиканская клубника с коньяком, чеширский сыр, датское масло, финский хрустящий хлебец. Напитки: два литра розового вина, пол-литра хеннеси, черный кофе, сливки, сахар. Через десять минут. Все.
– О, Стоупс!
– воскликнула Джуно с восхищением.
– Этот человек создает поэмы и в области гастрономии.
В порыве чувств она обняла его.
– Не трожь меня, корова, - огрызнулся Дайон.
– Ведь последний ужин того стоит, не правда ли?
– Что ты хочешь этим сказать?
– Я хочу этим сказать, что жизнь очень часто бывает короче, чем мы думаем, и никто не может извлечь квадратный корень из завтрашнего дня.
Джуно снова стала наливаться гневом.
– Кто или что сделало яичницу из твоих транзисторов, юнец? Ты как медведь с испорченным усилителем. Если ищешь драки, ты ее получишь.
– Но не на глазах у ребенка, - ответил Дайон сухо.
– Кто знает, какое неизгладимое впечатление это может произвести на ее пока еще непорочное чрево.
– Он повернулся к Сильфиде: - Полагаю, это будет твой первый ребенок?
– Да.
– И тебе не хотелось бы оставить младенца себе? Она беспомощно посмотрела на него:
– Что бы я делала с ребенком?
– Ах да. Подходящий комментарий к нашему прекрасному времени.
– Он бросил взгляд на Джуно: - Где это дитя будет жить, спать и испытывать
– Я решила, - быстро ответила Джуно.
– Для начала у Сильфиды будет собственная комната на двадцать третьем этаже. Потом посмотрим.
– Когда не останется сомнений, что плод зреет на дереве, - добавил Дайон.
Дальнейшая словесная баталия была прервана прибытием еды.
За едой Дайон узнал о Сильфиде немного больше. Ей исполнилось двадцать три, и никто не предъявлял на нее прав. Ее мать - возможно, живая до сих пор - была инфрой - наполовину англичанкой, наполовину немкой, а отец сквайром-англичанином. Доминанта, заплатившая за ее зачатие, не дожила до того времени, когда могла бы получать проценты с вложенного капитала. Она погибла, проводя исследования синтетических вирусов. Поэтому Сильфида существовала на обычное государственное сиротское пособие, пока не достигла возраста восемнадцати лет. После этого она была домработницей у высокопоставленных доминант и занималась случайно проституцией с преуспевающими сквайрами, жаждавшими отдыха от своих хищных партнерш, а также эпизодически выступала в качестве певички в барах, клубах, пивных и борделях.
Сильфида уже успела устать от такой жизни - вот почему, возможно, она была готова начать карьеру профессионально беременной.
– Не кажется ли тебе, что подгнило что-то в государстве датском? спросил Дайон, выслушав ее рассказ.
– Простите, я не понимаю.
– Как, впрочем, и он сам, - сказала Джуно едко.
– Я должна предупредить тебя, Сильфида. Если ему дать хоть три десятых шанса, Дайон до смерти замучает тебя своими подколками. Это воплощенный атавизм. А этот его способ бить себя кулаком в грудь! Если он будет доставлять слишком много беспокойства, скажи мне, и я с ним разберусь.
Дайон проигнорировал ее.
– Я хочу сказать, что этот мир - безумное место, где бабы наподобие Джуно набиты деньгами и властью, в то время как ты и тебе подобные могут получить от жизни ничтожную мелочь, только если они наполнены детьми.
– "Но доми Джуно - это доминанта", - непонимающе запротестовала Сильфида.
– Доми Джуно - это доминанта, - передразнил ее Дайон.
– Какая светлая мысль! Дерево это дерево это дерево. Но каким чертом это касается нас? Не могли же они выбить из тебя все разумные мысли, дитя. Что-то же должно было остаться у тебя между ушей, или все сконцентрировалось между ног?
Сильфида залилась рыданиями.
Джуно подняла бутылку хеннеси:
– Займись лучше этим, плейбой. Еще одно извержение антиобщественной риторики, и я спущу тебя с балкона.
Неожиданно Дайон почувствовал себя пристыженным.
– Сильфида, - сказал он мягко, - вытри слезы. Джуно права. По статистике однажды она должна была оказаться права, и это случилось сейчас. Я психованный, потерпевший во всем неудачу карлик, и я смиренно прошу твоего прощения. Ты пролетела сотни миль для того, чтобы тебе наполнили чрево, а не для того, чтобы открыли глаза. Я полон раскаяния, не говоря уже об угрызениях совести.