Пять ликов богини

Свирин Александр

Кори, заткнись нахер! Я и так знаю, что моё время истекло!

Сука, теперь ещё и красное предупреждение о переключении начинает мигать. Как не вовремя, твою ж мать! Надо бежать дальше и что-то придумать.

Надо бежать…

Нейрограмма. М.С. Лермушкин (06.03.2430)

Pain[1], обильно разлитая лужами по лицу и телу, первой радостно встречает меня на пороге пробуждения. Подо мной твёрдый и шершавый асфальт, неприветливый, неласковый, от него и мышцы превращаются в бетон. Я упираюсь руками в землю и с трудом преодолеваю сопротивление гравитации малыми человеческими силами, а следом и вовсе встаю на ноги — незаметный акт героизма. Кругом пышно расцветают неоном ночные улицы. Темнеет.

Грязь облюбовала

мою кожу, её пятна, как нарождающаяся чёрная плесень, проступают тут и там. Посреди раздражающего гула в разуме фейерверками один за другим вспыхивают вопросы. Похоже, Псих Колоток в очередном приступе отчаянного идиотизма решил, что у него есть Sinn fur Humor[2] и оставил меня в таком глупом положении просто шутки ради. От этой мысли заполняет всё нутро бессильная ярость и сами собой сжимаются кулаки.

На арену я не вернусь — не моя вотчина, да и не импонирует мне клоунско-пижонский стиль Психа, которым он бравирует, скрывая за ним израненное сердце. Я же не прячусь, вот он я, весь нараспашку, отрываю куски от души и раздаю их вечно голодной толпе. А потому прошу Кори подыскать какой-нибудь приличный магазин с одеждой, а сам бреду в случайном направлении, ёжась от весенней прохлады, и по пути читаю нейрограмму Психа, желая знать, почему я оказался в таком дурацком положении.

Он, как всегда, груб и слишком прямолинеен, не скупится на крепкие слова, но последние строки откликаются во мне тревогой. Кто такой Гусак Петро, о котором он говорит? Если это из нейрограммы Порфирия, то придётся прочесть и о его похождениях.

Слова о Зеване сразу заставляют ??(xinzang)[3] биться чаще, но вместе с тем разъедают его ядовитой завистью. Обжигающий душу жар при одном только звуке её имени вызывает жажду, утолить которую может только сладость близости с ней. Чувство пробуждает стыд — неужели только низкие желания преисполняют меня? Плоть торжествует над духом, а я не могу ничего поделать — такова природа человека, и пойти против неё значит пойти против самого себя. Но что, если так я лишь оправдываю собственную беспомощность перед животными инстинктами? Можно бесконечно рефлексировать на эту тему, решить вопрос сейчас я всё равно не смогу.

Про Гусака Петро читаю в самом конце, и теперь вся ситуация видится мне такой же загадочной, как скрытая за вуалью дева. Новая череда вопросов проносится в голове, будто их штампуют на конвейере. Я хватаюсь за них, пытаюсь собрать в кучу и сложить в более-менее красивую конструкцию.

Итак, пусть я и не технический гений, как Ада, но понимаю, что Гусак Петро — вирус, который проник в мой разум, скорее всего, через эмошку, которую прожил Порфирий. Хорошее объяснение, почему никто, кроме меня, его не видит, и почему Псих не смог его ударить. Однако, он ушёл, как только Кори автоматически переключила личность на мою, а значит, это работающий способ защиты от него. Что ж, значит, физически сбежать от Гусака невозможно и придётся убегать ментально. Благо, я чемпион по бегству от реальности.

Кори, оставь сообщение для Менке: наш нейроком, похоже, заражён каким-то вирусом, который может нас убить. Пусть остальные будут в курсе. Конец.

Впереди сияет в темноте пурпурным неоном вывеска магазина одежды «Аристократ». Осматриваю витрину и сразу понимаю, что здешние вещи in my taste[4]. В который раз радуюсь своему высокому социальному рейтингу, позволяющему брать одежды больше, чем в принципе требуется. Регистрируюсь на входе, захожу внутрь и вижу ряды вешалок с прекрасными разноцветными изысканными рубашками, брюками, костюмами, пальто, плащами и куртками, исполненными в духе старых времён царского империализма. Смотрю на себя в зеркало — выгляжу, словно выпавший из окна и извалявшийся в земле любовник; не мешало бы помыться, но вряд ли тут есть такая услуга. На левой скуле и на челюсти снизу справа расплываются случайными каплями синяки. Могло быть и хуже. Снимаю резинку с волос и встряхиваю головой, выпуская их из плена. Мои зрачки светятся фиолетовым, поэтому подбираю того же цвета рубашку с кружевным воротом, чёрные штаны из экокожи, ремень, плащ до колен и хорошие ботинки с высокими берцами.

Здесь есть туалет, где я придаю своему лицу дополнительной свежести. Вот теперь уже не стыдно ехать на репетицию.

Выхожу из магазина, вызываю таксетку и мчусь в Главный Дом Культуры, где завтра пройдёт концерт-соревнование музыкантов, победитель которого получит тридцать пять тысяч единиц соцрейта. С учётом начислений за победу Психа в бою, если я выиграю в конкурсе, то получу пропуск в Златоград, и мечта, к которой мы упорно шли последние десять лет, наконец, осуществится. Мысль подлая, но надеюсь, что Порфирий не успеет раскрыть своё дело до завтра, тогда именно я забью победный гол. Тяжко чувствовать себя самым бесполезным в команде, когда все твои усилия принесли чуть больше ста двадцати тысяч из общего зачёта, а самым продуктивным оказывается ненавистный Псих Колоток. Но если я сделаю финальный шаг, то, может, остальные начнут больше меня уважать, а не относиться с отвратительным снисхождением, будто к беспутному ?(ototo)[5].

А что делать, если добиваться успеха на поприще искусства в нынешние времена так же тяжело, как дойти пешком до солнца? Книги мало кто читает, ведь куда проще посмотреть сериал или фильм. У фильмов нереальная конкуренция, ведь их делает каждый второй, и нужно всеми силами угодить как можно большему количеству потребителей — тут речь идёт уже не об искусстве, а о продукте, и такой подход для меня чужд. Живопись, как и литература, стремительно теряет актуальность, потому что современные нейросети способны сгенерировать любое изображение, а вещи, нарисованные руками художника, не ценятся так, как раньше. Остаётся музыка — непредсказуемая ветреная мадам; никогда не знаешь, что она выкинет завтра и какие тренды задаст. Вот я и остановился на ней, наверное, потому, что духовно мне близка игра в русскую рулетку.

Таксетка высаживает меня у Главного Дома Культуры — монументального блока на верхнем уровне, с колоннадой, большими окнами и старыми деревянными дверями, которые громко кричат о принадлежности к мёртвому, а значит — высокому. В фойе меня встречает сторожевой робот, который пропускает дальше, лишь убедившись, что я не просто прохожий, забредший сюда по нелепой случайности. Звук моих шагов свободно разлетается по просторному коридору. С постаментов, расположенных вдоль стен, бесстрастно смотрят каменные бюсты великих русских музыкантов прошлого: Михаила Глинки, Николая Римского-Корсакова, Петра Чайковского, Сергея Рахманинова, Дмитрия Шостаковича, Георгия Свиридова, Александры Пахмутовой, Эдуарда Артемьева, Максима Дунаевского, Елисея Светова, Ивана Долотова и многих других. Дальше стоят памятники лучшим группам: «Наутилус Помпилиус», «Кино», «Гражданская оборона», «Сектор Газа», «АукцЫон», «Король и Шут», «Аффинаж», «Стоп-лист». На подходе к концертному залу сразу слышу знакомый перелив гитарных аккордов. Как можно тише открываю массивную дубовую дверь — не очень широко, но достаточно, чтобы аккуратно пролезть внутрь.

На сцене большого тёмного зрительного зала, в свете единственного софита на круглом стульчике сидит с гитарой в руках Лада Солнцева и создаёт вселенную, просто перебирая струны. Каждая прядка её длинных волос окрашена в умеренную орхидею или лазурь; милое личико с маленьким носиком, тонкими губками и густыми бровями напоминает воробушка, а чокер с короткими шипами придаёт распущенности, но вместе с тем говорит «не подходи, я колючая». Последнее, впрочем, неправда. Меня она, кажется, пока не заметила, поэтому я тихой мышью пробираюсь в темноте между рядов, нахожу местечко подальше и сажусь в углу, чтобы не бросаться в глаза.

Лада — мой главный ?????????(antizilos)[6], но вместе с тем ей я симпатизирую больше всего. Она самая талантливая девушка из всех, кого я встречал, а ей ведь всего двадцать один год. Всякий раз, как она берёт в руки инструмент, творится магия. Я не шевелюсь и даже дышать стараюсь реже, чтобы не спугнуть накладываемые на меня чары.

Я не знаю песню, которую она сейчас репетирует, поэтому вслушиваюсь очень внимательно.

За руку держался, глотая слова:

«Спаси, сбереги, не бросай.