Пять невест и одна демоница. Трилогия
Шрифт:
Степняк.
Крупный. Хмурый. И со шрамом. Шрамы украшают мужчину? Если так, то степняк определенно красив.
– Кто?
– Женщина. Другая. Она выглядит, как Теттенике. Она говорит её голосом. Она смотрит её глазами. Но это не она, – степняк почему-то глядел на туман. И говорил-то будто в сторону, тихо, но так, что Ричард услышал. – Она даже запах украла.
– Но тогда отчего вы уверены, что это не она?
– Не знаю, – честно ответили Ричарду. – Но это не она… однажды мне рассказали историю о древней старухе, которая ходила по степи. От стойбища
Вот самое время слушать сказку.
С другой стороны, если слушать, то память заткнется, не вывалит на Ричарда очередной полупереваренный кусок из образов и запахов.
И розы…
Розами определенно пахло.
– Знала то Айшан и возгордилась сильно. Надела на пальцы золотые перстни, нацепила на шею ожерелья многие, а руки украсила браслетами. И увидав уродливую старуху, закричала, чтоб не смела та подходить близко. А после вовсе велела рабам гнать старуху прочь, чтобы видом своим та не оскорбляла прекрасную деву.
К чему все это?
…матушка сидит на траве, окруженная дамами. И кто-то рассказывает… сказку? Наверняка. Ричард мал. Он любит сказки. А матушка гладит тяжелый бутон розы, она задумчива и, кажется, вовсе не видит никого. Ричарда тоже.
А ему обидно.
– Ушла старуха. Но тем же вечером взяла Айшан серебряное зеркало, подаренное каганом, который заслышал о красоте девы и пожелал привести её в свой шатер. Взяла. Поднесла. И увидала там старуху столь отвратительную, что не сдержала крик. Так и нашли её в шатре… старуху в одеждах прекрасной девы. А после в степях и деву, что сидела и плакала, и говорила всем, что её зовут Айшан, и что украла её злая ведьма.
– И чем все закончилось?
– Каган глядел на обоих. И велел поднести в дар Матери Степей. Она точно разберется, – степняк прищурился. – Я вижу свою матушку, но она давно умерла. Стало быть, это обман.
Руки легли на клинок.
– Так уж случилось, что род Чангай многие годы был проклят. Наверное… в этом есть свои преимущества. И я слышу, как тянет от этой женщины ложью.
– А её брат…
– Видит то, что желает видеть. Её нельзя убивать, – клинок свистнул, рассекая воздух, и степняк кивнул себе. – Пока нельзя. Если она здесь, то ей что-то надо. Если она забрала чужое лицо, она знает, где та, кому это лицо принадлежит.
И приведет?
Или нет?
Или это не имеет значения?
…смотри, Ричард. Внимательно смотри, – матушка шепчет на ухо, и дыхание её горячо. Это дыхание обжигает шею. Холодные пальцы давят на плечи, толкая к зеркалу, в котором колыхается чернота. – Не бойся, дорогой… ничего не бойся. Просто смотри.
И чернота расступается.
Он видит… площадь, укрытую легкой дымкой тумана. Белые камни. Белые стены. Белые статуи, которые возвышаются над домами.
Серебро щитов.
И суровые лица воинов.
–
– Ничего, – он заставляет себя отвернуться. – Ничего!
И вывернувшись из её рук, убегает.
– Врешь! Ты должен увидеть! Должен! Её крик летит в спину. И подгоняет.
Ричард задыхается от бега. И прячется. В старой башне. В древней башне. Под самой крышей. Крыша давно прохудилась, и в башне сыро. Даже летом. На камнях проступает вода, словно слезы, но это ничего.
Главное, матушка почему-то никогда не искала его там.
Не могла?
Снова морок. Нельзя верить. Воспоминания? А действительно ли это воспоминания? Тварей множество, и среди них найдутся те, что с радостью внушат Ричарду что угодно. Он ведь слабый.
Слабый… слабый.
– Нет, – это он произносит вслух. И возвращается.
На площадь.
Сколько времени прошло? Немного. Ничего не изменилось по сути… та же давящая белизна, в которой однако нет ничего от чистоты. Солнце.
Туман.
Или дым. Он едва-едва поднимается над камнем, словно сочится из него. И тает, не добравшись до края площади.
– Обойти можно?
Туман не выглядит опасным. Но… Ричард чувствует его жадное ожидание. Готовность принять людей. Провести… куда?
Для чего?
– Можно… – Лассар задумчив, и в голосе его слышится сомнение. – Но выйдет дольше.
Туман вздыхает.
И прижимается к камням.
– Прямо, – рядом встает посол Ладхема. – В конце концов, кто знает, что скрывается на других улицах. – Стоит рискнуть…
Стоит ли?
И Ричард взмахом руки отправляет пару Легионеров. Они ступают на площадь и… ничего не происходит. Туман по-прежнему клубится.
И расползается белесыми обрывками, которые просачиваются в камень.
Сквозь камень.
– Хотел вам сказать, – рядом оказывается степняк. Другой. Брат Теттенике, которая… которая повисла на Светозарном. Она что-то говорила, запрокидывая голову, вглядываясь в лицо. – Это… не моя сестра.
– Уверены?
– Нет. Боюсь, здесь я ни в чем не могу быть уверен.
Еще пять шагов.
Сквозь туман. И он приходит в движение. На поземку похоже. Зима в горах начинается именно с поземки. Мелкий белый снег, колючий, ледяной, сыплется из низких туч. А ветер подхватывает его, кружит, рассыпает на горных тропах, чтобы поднять сотней белоснежных змей.
– Моя сестра никогда не стала бы вести себя так.
– Как?
Смех Теттенике заставил туман заволноваться.
– Недостойно. Ко всему мне казалось, что у нее на сердце другой.
Тот ли, который со шрамом? Ричард не удивился бы.
Он и не удивился. Даже обрадовался. Если на сердце другой, то отказ не обидит. Ему бы не хотелось никого обижать.
– Я… не стал бы спорить с выбором сестры, – степняк тоже глядел на туман, на тонкие ленты его, что потянулись вслед за Легионерами, спеша прикоснуться к черным доспехам. И отпасть, и снова подняться, собраться из полупрозрачных клочьев.