Пять прямых линий. Полная история музыки
Шрифт:
В 1858 году Берлиоз вернулся на сцену с одним из самых поразительных оперных сочинений XIX века или даже всех времен, пятиактными пятичасовыми «Троянцами», попыткой поставить на сцене ни более ни менее как «Энеиду» в шекспировской форме. Берлиоз вспоминал о встрече с княгиней Витгенштейн, сожительницей Листа (которую он тактично называет «верной подругой»), во время которой та лестью и угрозами пыталась заставить его «поставить на карту все ради Дидоны и Кассандры», несмотря даже на «мучения, которые подобное начинание неизбежно должно было мне причинить», и сообщала, что «если вы слишком слабы и испугаетесь такой работы… я не желаю вас больше видеть» [914] . Данное описание само по себе похоже на сцену из оперы, однако это сработало. Результатом было столь огромное, амбициозное и необычное сочинение, что даже крупные французские театральные компании никогда не ставили его целиком при жизни композитора и долго после смерти. Берлиоз вынужден был смириться с тем, что вторая ее половина, от третьего до пятого акта, будет исполняться отдельно
914
Gottfried Samuel Fraenkel, ‘Berlioz, the Princess and Les Troyens’, in Music & Letters vol. 44, no. 3 (July 1963), p. 249–256.
В 1862 году он вернулся к Шекспиру в «Беатриче и Бенедикте», собственном переводе «Много шума из ничего», подобно тому как Верли отразил юношескую оживленность его легкой комедии несмотря на то, что был уже в преклонных годах.
В других его сочинениях немало от оперы: «Детство Христа» – пышная, трогательная, подвижная психодрама с величественной сценой Ирода, раздумывающего о своей ответственности за избиение младенцев; «Осуждение Фауста» – это «драматическая легенда», совершенно озадачившая публику в Парижской опере. «Ничто в моей карьере художника не ранило меня столь глубоко, как это неожиданное равнодушие», – с печалью вспоминал Берлиоз [915] .
915
Berlioz, The Memoirs of Hector Berlioz, p. 452.
Шарль Гуно обратился к «Фаусту» Гете через пять лет после Берлиоза, в 1859 году. Изменения, которые он вносил в нее, демонстрируют секреты успеха хорошей оперы. Оригинальные разговорные диалоги во французском стиле были заменены речитативами для успешного европейского турне в 1861 году. В Германии опера была известна как «Маргарита» или «Гретхен» по имени главной героини (Арриго Бойто сделал ее титульным героем Мефистофеля). Ее слышали в Англии в 1863 году (на итальянском) и в 1864 году (на английском), когда Гуно вставил в нее новую песню, основанную на теме увертюры, которая стала одной из самых его знаменитых арий, «Avant de quitter ces lieux». В 1869 году для парижской постановки туда были добавлены «обязательный балет и другие необходимые элементы», по словам историков оперы Кэролайн Эббет и Роджера Паркера [916] . Медленное ее превращение в уже заметно устаревающую большую оперу было завершено.
916
Abbate and Parker, p. 280.
Однако уже тогда было понятно, что старые модели Мейербера стали пышным уделом прошлого. Гуно имел достаточно таланта, чтобы это осознать. Наученный горьким опытом неудачи «Окровавленной монахини» в 1854 году, он создал «Фауста» с величайшим тщанием: небольшое число героев, никаких длиннот Мейербера. Быть может, важнее всего то, что он сделал акцент на почтенном искусстве песни, предложив лучшим певцам его времени три роли – философствующего Фауста, адского фамильяра Мефистофеля и Маргариты у прялки – с тем, чтобы они вдохнули в них жизнь и построили на этом свою карьеру.
Одной из таких певиц была шведское сопрано Кристина Нильсон. (Ньюланд Арчер, пресыщенный завсегдатай оперы Эдит Уортон, замечает, что «неизменный и неотменяемый закон музыкального мира требует, чтобы немецкий текст французских опер, которые поют шведские артисты, был переведен на итальянский с тем, чтобы его понимала англоговорящая публика. Это казалось Ньюланду Арчеру столь же естественным, как и все остальные условности, которыми была окружена его жизнь».) Гуно следовал этим условностям умело и грациозно. Даже в Нью-Йорке «в ложах тотчас переставали говорить, едва начиналась песня Маргариты [из Фауста]» [917] . Не существует на свете большего успеха.
917
Edith Wharton, The Age of Innocence (1920; Oxford: Oxford World’s Classics, 2008), p. 4.
Следующее, и последнее, поколение французских оперных композиторов XIX века продлило эту традицию вплоть до времен Прекрасной эпохи. Некоторые из них старались оживить старый стиль; другие вносили в свою музыку приметы нового времени.
Королем первого подхода был Амбруаз Тома. Сочинив несколько комедий, он затем создал две свои самые успешные оперы, «Миньон» (1866) и «Гамлет» (1868), написанные, когда ему уже было за 50, и являющиеся довольно радикальными переработками, соответственно, Гете (где присутствует таинственный, дважды переодетый миньон) и Шекспира (с балетом).
В 1871 году пожилой Обер попал в эпицентр событий Парижской коммуны: одна из его лошадей, Альмавива, была реквизирована и съедена голодающими парижанами, другая, Фигаро, осталась живой, укрытая в магазине по продаже роялей. Обер умер в том же году, Тома, которому было 60, вступил в Национальную гвардию, а позже получил пост директора Парижской консерватории, который ранее занимал Обер: здесь он боролся с опасными модернистами вроде Форе (успешно) и Франка (безуспешно), а также ограждал своих студентов от музыки Вагнера и, что странно, Рамо. Однако при всем своем консервативном мировоззрении он успешно управлял заведением, нанимая преподавателей, разделяющих его взгляды.
В 1875 году прошла премьера оперы, сочиненной
918
Убийство на почве страсти (фр.).
919
Mina Curtiss, Bizet and His World (London: Secker & Warburg, 1959), p. 391.
920
Winton Dean, Georges Bizet: His Life and Work (London: J. M. Dent, 1965), p. 115.
921
Curtiss, p. 391.
Сейчас трудно поверить, что первые ее слушатели были неспособны оценить красоту мелодий, обаяние ритма, царящие на сцене кровавые страсти и кружащиеся платья оперы Бизе. Однако это все было для них непривычно. Тесть Бизе Галеви вставил в «Жидовку» болеро, однако испанского в нем был разве что метр 3/4. В искусстве все чаще стали встречаться экзотические сюжеты: «Саламбо» Флобера, живопись Поля Гогена и Гюстава Моро. Однако опера всегда была особенно уязвима перед вкусами публики; и вкусы эти обычно побеждали. Бедный Бизе, скорее всего, согласился бы с Дега: «Вкус убивает искусство» [922] . Успех к «Кармен» пришел весьма скоро, однако, увы, недостаточно скоро для композитора.
922
См. Julian Barnes, The Man in the Red Coat (London: Jonathan Cape, 2019), p. 28.
Другим композитором, чье занятие оперой принесло ему в 1875 году разочарование, был Камиль Сен-Санс. Его «Самсон и Далила», впрочем, со временем стала приниматься значительно лучше благодаря усилиям меццо-сопрано Полины Виардо и по обыкновению щедрого Листа.
В 1883 году вкусы были уже куда более развитыми: публике понравилась мелодичная и деликатно оркестрованная опера «Лакме» Лео Делиба (самым знаменитым номером которой, как и в случае с «Искателями жемчуга» Бизе, является дуэт). Наиболее важной заслугой Делиба является то, что он придал глубину и разнообразие другой основной форме французской музыки, балету, в особенности в таких сочинениях, как «Коппелия» (1870) и «Сильвия» (1876). Чайковский называл «Сильвию» «первым балетом, в котором музыка является не главным, но единственным интересом. Что за обаяние, что за грация, что за мелодическое, ритмическое и гармоническое богатство» [923] .
923
Philip Ross Bullock, Pyotr Tchaikovsky (London: Reaktion Books, 2016), p. 67.