Пять шагов навстречу
Шрифт:
— Я, — сообщаю, помахав свободной рукой.
— Смелая? — улыбается он. — Первый раз, да?
— Скорей, безумная, — нервно смеюсь, занимая удобное положение на кушетке. — Если честно, я так перед первым сексом не волновалась.
Искоса смотрю на Мэйсона, который едва держится, чтобы не рассмеяться. Но это правда. Я не волновалась так, ложась в его кровать, как делаю это сейчас. Не нужно гадать, написан ли страх на моём лице, скорей, там ужас.
— Что делаем и где? — усмехается мастер.
— Маяк на плече.
— Тогда поднимайся и на стул.
— Можно
— Тогда я могу сделать какашку, которая будет растягиваться.
— Ладно, — выдыхаю, занимая стул и крепче сжимая ладонь Мэйсона. — У вас есть ромашка?
— Для чего?
— Чтобы я успокоилась.
— Твоя ромашка впечатается в стену, — смеётся он.
— Ладно, есть вещи и побольнее.
— Например? — интересуется парень, протирая кожу на плече жидкостью.
— Роды.
— Ты рожала?
— Нет.
— И откуда выводы?
— О, да ладно, у всех был курс биологии.
— Не узнаешь, пока сама не родишь.
— Если делать тату больнее, чем рожать, то я готова родить прямо сейчас.
Парень усмехается, продолжая проделывать ритуалы с моим плечом. Встречаюсь с глазами Мэйсона и немного улыбаюсь. Она будет напоминать о нём. Всё самое безумное я делаю именно в его присутствии. Клянусь Богом, мой здравый рассудок машет рукой, как только на горизонте маячит этот парень. И маяк кажется сейчас как никогда правильным выбором. Я иду на его свет, как бы не пыталась свернуть в другую сторону. Он очерчивает дорогу, и верный путь, так или иначе, завершается им.
Кажется, всё прошедшее время я медленно ломала кости в его руке, сжимая её так сильно, как только могла. В то время, на лице Мэйсон не было и намёка на боль и неприятные ощущения. Он пристально следил за эмоциями на моём лице, которые я иногда прятала, падая лбом на спинку стула. Я не испытывала большей физической боли за всю жизнь.
— Поздно отступать, — говорит Мэйсон, когда я поднимаю глаза, в которых застыли слёзы.
— Если ты меня сейчас не поцелуешь, я наколю тебе на заднице задницу, — цежу через зубы.
Оба парня смеются, но один из них приближается ближе и встречается с моими губами. В ту же секунду, чувствую, как кровь начинает бурлить, а боль усиливается. Кусаю губу Мэйсона, и уверена, могла бы вовсе оставить его без неё. Отстраняясь от меня, он морщится, но улыбается.
— Черт, ты снова это сделала.
— Это был неподходящий момент для поцелуя, — сообщает мой мастер.
— Я был бы рад, если бы ты сказал это на несколько секунд раньше, — смеётся Мэйсон.
— Учту, — с улыбкой в голосе, соглашается парень.
Мои пытки продолжаются ещё час, после чего, красное плечо сияет под ярким светом лампы, а чёрный маяк размером в пару дюймов, навсегда останется на теле. Если это не помять о Мэйсоне, то память о том, чтобы я больше никогда не шла на подобную процедуру, сотканную из острой боли.
Мой мастер держит зеркало, но я и так вижу рисунок.
— Ну, как?
— Спасибо, — улыбаюсь сквозь слёзы. — Я больше никогда не приду.
— Придёшь, — смеётся он.
Перевожу взгляд в сторону Мэйсона, который тоже рассматривает символ
— Хочешь сказать, что не предложишь сделать себе такую же?
— Не-а, — улыбается он, смотря в мои глаза. — Я стану грушей в зале.
— Из-за татуировки?
— Из-за тату для девчонок, ещё предложи набить птичек или знак бесконечности.
— Ты стал бы таким милым.
— Ага, для радужного сообщества. Отец всегда говорил, что его задница неприкосновенна, могу сказать, что моя тоже.
— Не обязательно быть пассивом, можно быть активом, — играю бровями, из-за чего он тут же морщится.
— Я предпочитаю грудь.
— Это тоже можно найти. На любой вкус и цвет.
— Женскую грудь, — уточняет он. — У тебя неплохая, например.
— Я знаю, — киваю, подавляя внутренне смущение, которое так и рвётся наружу. Я бы с удовольствием потеряла с ним зрительный контакт сейчас, но тогда дам повод для шуток.
— Ты слишком самоуверенная.
— И это говоришь мне ты.
— Ага, — усмехается Мэйсон.
Получаю наставления в уходе, и мой маяк скрывается под пластырем. Несколько дней мы будем видеться только на пару минут в день, и то, чтобы нанести крем, и только после полного заживления, я смогу не закрывать его. Лямка топа немного сдавливает место ноющей боли, что подталкивает носить футболки до тех пор, пока на месте татуировки не останется и малюсенького красного пятнышка.
На улицу выхожу воодушевлённой, и скорей всего, это состояние аффекта скоро улетучится.
— Ты довольна? — спрашивает Мэйсон, медленно вышагивая к отелю.
— А ты?
— Как обычно, вопрос на вопрос.
— Или ответ на ответ.
— Очень смешно.
— Дашь мне руку?
— А ты мне что?
— Не задушу тебя подушкой ночью, — улыбаюсь я.
— Ты же понимаешь, что пропустила сегодняшние лекции и пропустишь завтрашние.
— Понимаю.
— И у тебя не дёргается глаз?
— А должен?
— Насколько я помню, ты переживаешь на счёт баллов.
— Но это не отменяет моего желания быть тут.
— Неделя пропусков, Трикси.
— Пять дней, уже четыре, завтра будет три.
— Я не могу понять тебя, — выдыхает он, запуская пятерню в волосы.
Останавливаюсь и поворачиваюсь к нему лицом. Выгнув бровь, он тормозит следом, и я делаю шаг в его сторону, положив ладонь на щёку. Касания к нему такие приятные, они разжигают огонь, поднимают бабочек в животе и превращают мозги в желе, а аромат его тела, который так хорошо ощущается вблизи — делает из меня девочку-фанатку, готовую разорвать его на кусочки, чтобы он не достался никому. Мэйсон — это смесь желания и отрицания, и первое выигрывает на фоне второго. Так или иначе, это похоже на снежный ком, который слетает с горы, с каждым последующим поворотом собирая новую массу: в моём случае, для влюблённости. Ты думаешь, что знаешь его, видишь насквозь, а он оказывается не тем, как предполагалось. Всем кажется, что он до просты банален и однотипен, возможно, так и есть, но я вижу другое. Для меня он другой.