Пять шагов навстречу
Шрифт:
Золотисто карие глаза находят мои. И мысль о том, что я тону — внедряется в голову. Что за дерьмо? Тону? В розовом дебилизме я тону. Чертовски весело говорить с самим собой и смеяться над собственными шутками в голове. Почти как Дилан Моран.
— Считаю себя выше этого ранга.
— Ты ничем не выше.
В глазах Трикси раздувается самое что ни на есть ненавистное пламя. Это хреново, потому что я снова позволил себе грубость.
— Извини, — тут же выдаю я-то, чего сам от себя не ожидал.
— Мне не нужны твои извинения. Я не обижалась. Обидеться — значит уважать, а я вряд ли к тебе отношусь именно так. Моё воспитание разговаривать
С этими словами, она коротко улыбается миссис Райт, забирает книгу и направляется к выходу, а я смотрю ей вслед и не понимаю, когда успел так накосячить, чтобы перевернуть всё вспять и завоевать ненависть в её глазах.
Глава 5
— Как проходят воспитательные меры? — спрашивает отец, перемешавшая салат и, пользуясь минутой, которую мама проводит наверху.
— Я уже скидывал фотки, — усмехаюсь я. — Чтоб ты знал, они приходят каждый день.
— Не надоело?
— Три из пяти, па.
Посмотрев на меня через плечо, он начинает смеяться.
— Хреново.
— Хреново? — переспрашиваю я.
— Ага, я бы уже давно нашёл вторую пятёрку.
— Я не хочу слышать это от тебя. И особенно это не захочет слушать мама.
— Я не держал обет целомудрия до твоей мамы.
— Но начал с ней?
— Если ты думаешь, что твоя мама устраивала мне бойкот, то ты далеко заблуждаешься. Тебе показать её фотографии с университета?
— Я знаю, что такое альбом и вижу рамки.
— Да она охренительная в любом возрасте.
— Не спорю, — киваю я, — и она, конечно, тебя динамила.
— По страшному, — выдыхает отец. — Было хреново видеть её с кем-то.
Брови отца сходятся на переносице, когда он ставит тарелку на стол.
— Она была в отношениях с кем-то тогда?
— Нет.
— И кого ты тогда имеешь в виду?
— Дина, к примеру.
— Он же голубой, они могут вместе выбирать лифчик и стринги.
— Этот засранец держал свою ориентацию в тайне вплоть до получения диплома.
— И что ты делал? — смеюсь я.
— Колотил грушу, — пожав плечами, он наполняет стакан водой и делает глоток, оперевшись поясницей на столешницу.
— И всё?
— Да, потому что тогда я улетел на год.
— И вы расставались на это время? — мне нужно хоть что-то, чтобы пользоваться этим в будущем, а именно отец может дать подобную мудрость.
— Фактически — да, но я так не считаю. Она всё равно спустя несколько месяцев переехала ко мне.
— Ты уговорил её?
— Пытался, но потом она сделала это сама. Просто упала на меня с чемоданами в руках. Было хреново, когда её не было рядом. День сурка. Ненавижу то время, но я бы повторил всё ещё раз. Всё бы отдал за это.
— Всё?
— Если ты имеешь в виду вас, то нет. В любом случае, вы бы всё равно родились.
Слышу звонкий смех мамы, которая приближается, спускаясь по лестнице, и тут же появляется в проёме, с телефоном у уха. Не удивлюсь, если она проскакала по лестнице, словно маленькая девочка.
— …ладно, я позвоню завтра, — говорит она, после чего убирает мобильник в сторону и вопросительно смотрит на нас, потому что мы наблюдаем за ней. — Что?
— Ничего, — улыбается отец, когда мама подходит к духовке и проверяет мясо на готовность.
Решаюсь удалиться в некогда бывшую комнату, чтобы забрать
Взяв нож, мама начинает крошить остатки овощей, а отец притягивает её ближе за талию и наблюдает за работой ножа. Они о чём-то тихо разговаривают, и из-за шума на улице, не слышу тему разговора, но судя по улыбкам — она приятная. Убрав нож в сторону, мама обращает взгляд к отцу, но я не могу видеть её лицо полностью, а довольствуюсь малой частью. Склоняясь ниже, он что-то тихо шепчет ей, за что получает шлепок по руке и хихиканье, после чего, отодвигает разделочную доску в сторону и притягивает её в объятия, оставляя несколько поцелуев у виска. В эти секунды моё сердце радостно и в то же время болезненно сжимается. Я счастлив за них, но, таким образом, хороню самого себя. Ещё несколько секунд слежу за ними, и скрываюсь за поворотом, выстраивая стену из чувств внутри себя.
В комнате нахожу излюбленные бинты и шорты, в которых планирую позаниматься чуть позже. Закидываю всё в сумку и не тороплюсь спускаться вниз, боясь увидеть ту же картину. Глупая идея, но я вдруг начинаю убираться в комнате. Обычно я делал это только по нужде или после выговоров мамы, но самое интересное, что собственную квартиру держу в чистоте, хотя в одиночестве там трудно вырастить горы мусора и хлама.
Спустя полчаса, всё на своих местах, даже некоторые вещи сложены аккуратно. Отодвигаю шкаф и обнаруживаю старую футболку, которую не успела съесть моль или кто-нибудь ещё. Поднимаю парочку карандашей и одежду, которая вскоре полетит в мусорное ведро, но застываю над мелким квадратом, который лежит изнаночной стороной ко мне и лицевой к полу. Я знаю, что там, потому что когда-то не мог найти его. Спустя минуту бестолкового глазения, всё же поднимаю снимок и поворачиваю лицевой стороной.
Карие глаза словно насмехаются надо мной, а фальшивая улыбка Эмили настолько отчётлива, что я удивляюсь собственной дурости и наивности. Идеально ровные каштановые волосы ниспадают на одну сторону её лица, а со второй поддерживаются при помощи заколки. Я до сих пор помню то белое платье, под которым пряталась фигура, которую она трудолюбиво оттачивала год. Она получила желаемое с моей помощью, потому что я был тем, кто занимался с ней и составлял тренировки и питание. В дополнение к внешности, она получила свой кусочек пирога в виде известности в школе, хотя всегда говорила, что не желает быть в центре внимания. Насколько всё было лживо — не сможет определить ни одна шкала оценки или детектор лжи. Отчасти, в этом виноват я, потому что именно я был в этом эпицентре бедствия постороннего интереса и взглядов. Ей отбило мозги и та Эмили, которую я полюбил всем сердцем, стала той, кого я возненавидел каждой клеточкой души. Школа поделилась на два лагеря: сожалеющих и злорадствующих мне. Я не хотел быть тем, кого жалеют, но стал. Получать хоть какое-то успокоение помогал спорт и Мэди, которая на деле выхватила вдвойне хуже.
Рву на мелкие куски фотографию, как когда-то сделали с моим сердцем, но не получаю и капли освобождения от этих оков, которые давно волокут на дно своей тяжестью.
— Что это было? — раздаётся за спиной голос отца.
Быстро накрываю крышку собственного гроба и поворачиваюсь к нему.
— Школьная хрень.
— Спускайся вниз, ужин готов.
Согласно киваю, подхватываю футболку и карандаши, чтобы наполнить ими мусорное ведро.
— Ты идёшь? — спрашиваю я, сделав несколько шагов к лестнице.