Пять веселых повестей

Алексин Анатолий Георгиевич

Через час меня вызвали обратно… Все четверо - мама, папа, бабушка и дядя Сима - сидели за столом. У мамы на щеках были красные пятна, - и мне её стало очень жалко. А папа сердито уткнулся в газету, словно предстоящий разговор его совершенно не интересовал. Мама начала издалека подготавливать меня к удару:

–  Неужели ты не соскучился по своим прошлогодним летним друзьям: по Саше, по Липучке? По дедушке?..

–  Соскучился…

–  Вот видишь! И вообще, этот чудесный городок, где прошло моё детство, моя юность… Разве есть на земле место

очаровательнее?

Папа вдруг отбросил газету в сторону:

–  На земле есть места очаровательнее! Гораздо очаровательнее, чем городок, где прошло твоё детство. Открыли вечер воспоминаний! Да что он, девчонка, что ли? Сделали из него неженку, неврастеника. Надо с ним прямо разговаривать, по-мужски. И прямо ему заявить, что на юг ехать нельзя. По временному состоянию здоровья. Ещё успеет! Я в его годы тоже не катался по южным курортам. А в Белогорске будет прекрасно: река, лес, свежий воздух. Вот и всё.

–  Постоянное наблюдение опытнейшего врача… родного дедушки, Петра Алексеевича, - тихо вставил интеллигентный дядя Сима.

–  Не нужно ему никакого «постоянного наблюдения»!
– загремел папа.
– Пусть хронические больные находятся под «постоянным наблюдением». А он абсолютно здоровый парень. Ну, переутомился немного за зиму. Ну, нельзя ему на юге поджариваться - это я понимаю. Вот пусть в Белогорске на свежем воздухе и окрепнет!

–  Как - в Белогорске?!
– тихо и испуганно, словно только что придя в себя и ещё не веря своим ушам, проговорил я.
– В каком Белогорске? Ведь я же поеду на юг… к морю…

–  Не поедешь!
– отрезал папа.

–  Но ведь я так мечтал!..

В носу у меня вдруг всерьёз защекотало. В эту минуту мне и в самом деле стало нестерпимо жалко расставаться с разноцветной путёвкой, на которой были голубые кипарисы, и голубой дворец с колоннами, и чья-то зелёная подпись, и лиловая печать… Когда-то мне ещё достанут такую?! Но отступать уже было поздно.

–  Не волнуйся, не волнуйся, миленький… Тебе нельзя нервничать!
– Мама подскочила ко мне, обняла и стала поглаживать по голове.

–  Вот-вот! От такого воспитания не только во сне - наяву заорёшь на всю квартиру!
– возмутился папа.

–  И как ты всегда непедагогично, в лоб, без всякой подготовки!
– ответила мама, обнимая меня и словно защищая своими руками от папиной «непедагогичности».

–  Он - мужчина! И должен понять… - ответил прямолинейный папа, вызывая укоризненные покачивания головы даже у глубоко интеллигентного дяди Симы.

Одним словом, через два дня я выехал в Белогорск.

ВСЕ НАЧАЛОСЬ С ВЕЛОСИПЕДА

Когда поезд подходит к станции, пассажиры всегда прилипают к окнам, а глаза у всех так и бегают, так и шарят по перрону: всем хочется, чтобы их встретили. А если тебя никто не встречает, то это очень грустно, особенно если приезжаешь в чужой город.

Когда я прошлым летом первый раз приехал в Белогорск, меня никто не ждал на

вокзале. А Саша, которому было поручено это дело, потом уж, когда я сам добрался до дедушкиного дома, сказал: «Что ты, иностранная делегация, что ли?» В этом году я тоже не был иностранной делегацией, но ещё на ходу поезда разглядел на перроне сразу трёх встречающих. Да, целых трёх, словно я был не просто «делегацией», а каким-нибудь, как пишут в газетах, «высоким гостем».

Я хотел закричать, чтобы меня заметили… Но заметить меня не могли, потому что окно плотно загородили две полные дамы, наверное «дикарки», которые приехали отдыхать в Белогорск «диким способом». Я с трудом разглядывал уже знакомый перрон сквозь щёлочку между цветастыми сарафанами «дикарок». И закричать я тоже не мог, потому что голос мой от волнения куда-то провалился, исчез, - и я только беззвучно разевал рот, как рыба, выброшенная из реки на берег. А там, на перроне, бежали за моим вагоном, пристально заглядывая во все окна, Саша, уже загорелый, хотя лето ещё только начиналось, и восторженная, вечно размахивающая руками Олимпиада, или просто Липа, по прозвищу Липучка, и… сам подполковник Андрей Никитич.

Верней сказать, бежали Саша и Липучка, а Андрей Никитич шагал большими шагами, поспевая за моим вагоном.

Да, да, тот самый Андрей Никитич, с которым я в прошлом году познакомился в поезде, по пути в Белогорск, и которого мы с Сашей потом спасали от сердечного приступа. Только Андрей Никитич был уже не в кителе, не в галифе и не в сапогах, а в обыкновенных брюках и белой спортивной майке.

Поскольку в окно меня всё равно не было видно, я раньше всех протиснулся к выходу и спрыгнул на перрон.

–  Ой, вот он! Вот он!
– первой закричала Липучка, да так пронзительно, что все пассажиры в окнах и все встречающие на миг повернули голову в мою сторону.

А потом я хотел на радостях поцеловать Сашу, но он даже на радостях целоваться со мною не стал, а просто крепко пожал мне руку, потом похлопал меня по плечу, точно он был начальником, а я его подчинённым, и коротко похвалил:

–  Молодец, что приехал!

–  Да, молодец!
– подтвердил Андрей Никитич, тоже сильно пожимая мне руку.

А Липучка приподнялась на цыпочки и, на глазах у всех, полезла целоваться. Она поцеловала меня в обе щеки, в лоб и даже в нос… Лицо у неё было горячее, воспалённое.

–  Что это у тебя?
– спросил я, только сейчас заметив у неё на лице какие-то жаркие красные пятна и мелкие пузырьки.
– На солнце, что ли, перегрелась?

Я заметил, что Саша и Андрей Никитич таинственно ухмыльнулись, а Липучка растерянно потрогала свои пузырьки.

–  Сами повыскакивали… Противно, да?

–  Ничего. Тебе даже идёт: оригинальные такие… - успокоил я Липучку и, повернувшись к Саше, задал вопрос, который прямо распирал меня с той минуты, когда я получил телеграмму с коротким приказом «Немедленно приезжай»: - У вас что-нибудь случилось? Какая-нибудь беда?!