Пятая авеню, дом один

Бушнелл Кэндес

В таком настроении он встретил Аннализу перед домом номер один и сел в ее новый зеленый «бентли» с шофером. Билли помог Аннализе приобрести этот автомобиль. Сейчас, видя ее после продолжительного перерыва, он удивился, как сильно она изменилась. При их знакомстве девять месяцев назад она смахивала на мальчишку-сорванца. Впрочем, ей до сих пор удавалось выглядеть естественно. Можно было подумать, что она не пользуется косметикой, не прибегает к услугам парикмахера-стилиста, не носит брюки за пять тысяч долларов, не тратит много времени на уход за собой – хотя он знал, что тратит. Не стоит удивляться, что ее наперебой приглашают на приемы, журналы не устают помещать в прессе ее фотографии. Но ее огромный успех вызывал у него

теперь смутное сомнение. Это было для него ново, и он задумался, чем вызвано такое отношение: последними событиями или открытием, что сам он за долгие годы трудов почти ничего не добился.

«Фотография – это всего лишь изображение. Сегодня оно есть, завтра его уже нет, – захотелось ему сказать. – Удовлетворения душе это не принесет». Но он промолчал. Почему бы ей не получать удовольствие от жизни, раз оно само идет в руки? Время для сожаления наступит позже, и его будет хоть отбавляй.

Они приехали в галерею «Хаммер» на Пятой авеню, где Билли уселся на скамейку и стал изучать новые картины. В чистом, кондиционированном воздухе галереи, среди белоснежных стен ему полегчало. Ему стало понятно, почему он всем этим занимается. Конечно, он не мог себе позволить приобретать произведения искусства, вот и окружал себя ими через тех, кто мог. Аннализа сидела рядом с ним, рассматривая знаменитую картину Эндрю Уайета – женщина в синей комнате на пляже.

– Не укладывается в голове, что картина может стоить сорок миллионов долларов, – простонала она.

– Дорогая, эта картина вообще бесценна. Она совершенно уникальна. Это труд, взгляд одного человека, и при этом в ней видна рука Создателя всего сущего.

– Такие деньги можно было бы потратить на настоящую помощь людям, – не согласилась Аннализа.

Билли надоели бесконечные споры. Он уже не раз выслушивал ее доводы.

– Это верно – на поверхности, – сказал он. – Но без искусства человек – животное, причем не очень привлекательное: алчное, упертое, эгоистичное, склонное к убийству. А здесь – радость, благоговение, внимание. – Он указал на картину: – Это пища для души.

– Сами-то вы как, Билли? – спросила Аннализа. – Только честно.

– Прекрасно! – заверил ее Билли.

– Если я могу как-то помочь вашей матери... – Она заколебалась, зная, что Билли терпеть не может разговоров о своем финансовом положении. Но благотворительность была ее коньком. – Если вам нужны деньги, то... Пол столько зарабатывает... Он говорит, что скоро у него будут миллиарды. – Она улыбнулась, словно неудачно пошутила. – Но я все равно не заплатила бы за картину даже десять миллионов. Другое дело, когда человеку нужна помощь.

Билли не сводил глаз с полотна Уайета.

– Не нужно обо мне беспокоиться, дорогая. Я уже давно живу в Нью-Йорке и наверняка выживу.

Билли вошел в квартиру под звук телефонного звонка. Это была мать.

– Я попросила девушку, свою помощницу, купить мне в супермаркете треску, а она оказалась тухлая. Казалось бы, человек должен отличать хорошую рыбу от плохой...

– О, мама... – Он почувствовал себя совершенно беспомощным.

– Что мне делать? – вздохнула она.

– Ты не можешь позвонить Лауре? – спросил он, хотя какой толк от его сестрицы?

– Мы снова поссорились. Мы разговаривали только потому, что здесь был ты.

– Я бы предпочел, чтобы ты продала дом и переехала в кондоминиум в Палм-Бич. Там тебе было бы гораздо лучше.

– Мне это не по средствам, Билли, – сказала она. – И потом, я не смогу жить с чужими людьми.

– У тебя была бы своя квартира.

– Я не смогу жить в квартире. Я сойду с ума.

После этого разговора Билли тяжело вздохнул. Его мать стала невыносимой – наверное, так происходит со всеми стариками, когда они не желают соглашаться, что в их жизни должны произойти серьезные перемены. Он нанял медсестру, она должна посещать его мать дважды в неделю, а также девушку, чтобы та убиралась и совершала

покупки. Но это было только временное решение. Мать была права: она не могла продать дом и купить квартиру во Флориде. Он обращался в риелторское агентство, где ему сказали, что рынок упал и дом матери теперь стоит самое большое триста тысяч долларов. Вот двумя годами раньше она получила бы за него тысяч четыреста пятьдесят.

Но два года назад положение матери еще его не занимало. В данный момент она кое-как перебивалась, но рано или поздно ей все равно придется переселиться туда, где ей будут помогать. Сестра говорила, что содержание в таком заведении обойдется в пять тысяч долларов в месяц. Если продать дом, то вырученных денег хватит года на четыре. А что потом?

Он оглядел свою тесную квартирку. Неужели он тоже лишится дома? Неужели и он станет объектом благотворительности? Вопрос Аннализы Райс, не нужны ли ему деньги, – дурной признак. Выходит, его отчаянное положение всем понятно? Как только люди почувствуют его слабость, от него отвернутся. «Слыхали про Билли Личфилда? – спросит кто-нибудь. – Ему пришлось продать квартиру и уехать из Нью-Йорка». Немного поболтают – и забудут о нем. Кому нужно помнить о неудачнике?

В ванной он открыл деревянную шкатулку, наследство миссис Хотон. Крест Марии Кровавой был на месте – в потайном отделении, в замшевом мешочке. Он подумывал, не арендовать ли для хранения креста сейф, но боялся, что подобным жестом вызовет подозрение. Раньше он, совсем как миссис Хотон, держал его на своем письменном столе. Разворачивая крест, он вспомнил слова миссис Хотон: «Проблема с искусством в том, Билли, что оно не решает проблем. А деньги решают все».

Билли надел очки и в тысячный раз осмотрел крест. По нынешним стандартам, у бриллиантов была грубая огранка, они были далеки от совершенства и по цвету, и по прозрачности, имели мутные включения. Зато они старинные и, главное, огромные. Камень в середине тянул не меньше, чем на двадцать каратов. На рынке за крест дали бы миллионов десять – двадцать.

Главное не жадничать: чем больше денег он запросит, тем вероятнее, что кто-нибудь заподозрит неладное. Нет, он ограничится тремя миллионами – такая сумма, по его прикидке, покрыла бы все расходы по уходу за матерью, и он смог бы спокойно вести вполне скромную жизнь в Нью-Йорке.

Но в следующее мгновение Билли испытал страх, осознав, что задумал. Он вспотел и, оставив крест на кровати, вернулся в ванную, проглотил две таблетки ксанакса и принял душ.

Потом, с удовольствием растираясь мягким белым полотенцем, он приказал себе проявить твердость в осуществлении задуманного. Продать крест он предпочел бы Аннализе Райс, которой полностью доверял, но Аннализа – юрист, она сразу поймет, что сделка незаконная. Оставался единственный вариант: Конни Брюэр. Она не блещет умом, что может в конце концов его погубить, зато твердо следует полученным инструкциям. Он не уставал напоминать ей о необходимости помалкивать, так что с этой стороны опасность не грозила. Закутавшись в шелковый халат с шотландским орнаментом, он еще раз напомнил себе: «Решился – так не тяни, действуй!» Он схватил телефон у кровати и позвонил Конни.

Она как раз забирала детей из школы, но согласилась встретиться с ним в четыре часа. В четыре тридцать в дверь позвонили. В тесную квартирку впорхнула Конни.

– Ты говоришь загадками, Билли! – пожаловалась она.

Он молча показал ей крест.

– Что это?! – вскрикнула она и подалась вперед, чтобы лучше разглядеть диковину. – Он настоящий? Можно подержать? – Она торопливо подставила ладонь. – Это бриллианты?

– Надеюсь, – сказал он. – Он принадлежал королеве.

– О, Билли! – простонала она. – Хочу, хочу, хочу! Я должна его иметь. Он мой! – Она прижала крест к груди и залюбовалась собой в зеркале над камином. – Он со мной разговаривает. Учти, я всегда слышу голос драгоценностей. Эти шепчут, что они мои.