Пятая авеню, дом один

Бушнелл Кэндес

– Что же произошло?

– Мы постарели, вот и все, – бросила она через плечо, удаляясь на кухню. Она выполняла свое обещание – готовила ему ужин.

– Говори за себя, – буркнул он ей вслед. – Я еще не старый.

Она высунулась в дверь:

– Старый, старый! Тебе пора это осознать.

– А тебе? – Он присоединился к ней в кухне, где она фаршировала курицу луком и лимоном, устроился на высоком табурете, на котором столько раз сиживал прежде, и стал, попивая красное вино, любоваться, как она колдует над фирменным блюдом – жареной

курицей. Среди ее других фирменных блюд числились также чили с картофельным салатом, летом она варила моллюсков и омаров, но ее жареная курица осталась для него легендарным лакомством. В первое же воскресенье, которое они провели вместе – сколько лет минуло с тех пор! – она заявила, что зажарит цыпленка в крохотной духовке, в кухоньке гостиничного номера. Когда он подтрунивал над ней из-за этого, утверждая, что эмансипированной женщине стряпать противопоказано, она парировала: «Даже дуре неплохо бы уметь приготовить себе что-нибудь вкусненькое!»

Сейчас, задвинув противень с курицей в духовку, она сказала:

– Я никогда не вру про свой возраст. Разница между нами в том, что я не боюсь стареть.

– Я тоже не боюсь, – запротестовал он.

– Конечно, боишься!

– С чего ты взяла? Потому что я с Лолой?

– Не только. – Она перешла в гостиную, положила полено в камин, зажгла длинную спичку и дала ей разгореться. – Все в тебе кричит об этом, Филипп. Все твое поведение.

– Может, я бы таким не был, если бы вел рейтинговое телешоу, – подразнил он ее.

– Почему бы тебе тоже этим не заняться? Почему бы не начать снова писать книги? У тебя за шесть лет не вышло ни одной.

– Что-то вот здесь мешает. – Он указал на голову.

– Ерунда! – отрезала она, зажигая камин. – Просто ты напуган. Раньше ты был другим. Чем ты теперь занят? Пишешь сценарии всяких дурацких фильмов. Даже названия повторять стыдно!

– Я написал сценарий про Марию Кровавую. Фильму сопутствовал успех, – попытался он оправдаться.

– Это «мыло», Филипп. Еще одна отговорка! Ни малейшей связи с реальной жизнью.

– Что плохого в эскапизме?

Она покачала головой:

– Всю жизнь ты живешь в одной и той же квартире. Не можешь измениться, сместиться в сторону даже на дюйм. И при этом каким-то образом умудряешься все время убегать!

– Кажется, сейчас я здесь? – Ему казалось, что они уже много лет ведут один и тот же разговор.

– Это потому, что тебе необходимо отдохнуть от Лолы. Притвориться, что тебе есть куда деваться, если ничего не выйдет. Не выйдет, можешь не сомневаться! Где ты тогда будешь?

– Ты действительно так думаешь? – удивился он. – Что я здесь для того, чтобы спрятаться от Лолы?

– Не знаю.

– Я здесь не для этого, – заверил он ее.

Проходя мимо Филиппа, она шаловливо потрепала его волосы.

– Тогда для чего?

Он схватил ее за руку, но она высвободилась.

– Не надоедай мне своими речами о том, что можно любить человека, но не находить возможности

быть с ним вместе, – предупредила она.

– А если так оно и есть?

– Полная чушь! – бросила она. – Годится только для слабаков и для людей, не знающих вдохновения. Куда подевалась твоя страсть, Филипп?

Он закатил глаза. Вечно она вот так его будоражила, заставляла почувствовать силу и бессилие одновременно. Хотя разве не в этом суть отношений?

– Ничего не получится, – предупредил он ее.

– Ты о своем мужском приспособлении? – весело спросила Шиффер, снова направляясь в кухню, проверить готовность курицы.

– О нас, – сказал он ей из двери. – Мы попробуем, но у нас не получится. Опять.

– Ну и?.. – Она открыла духовку.

Она так же не уверена, как и он, подумал Филипп.

– Ты действительно туда хочешь – снова? – спросил он.

– Господи! – воскликнула она, обмахивая лицо прихваткой. – Мне надоело тебя уговаривать. Почему бы тебе самому не принять честное, достойное решение?

– Вот видишь, – произнес он, заходя ей за спину, – вечно ты актерствуешь! Никогда не задумывалась, как бы все сложилось, если бы ты перестала воображать себя на сцене?

– Я не воображаю.

– Воображаешь. Постоянно.

Она бросила рукавицу на стол и, захлопнув дверцу, повернулась к нему.

– Ты прав. – Она смотрела ему прямо в глаза. – Я всегда играю роль. Это моя самозащита. Она есть у большинства людей. Однако я изменилась.

– Изменилась, говоришь? – изумленно переспросил Филипп.

– Ты не согласен?

– Я не знаю, – сказал Филипп. – Давай узнаем? – Он притянул Шиффер к себе и стал нежно целовать ее затылок.

– Прекрати! – потребовала она, отмахиваясь.

– Почему?

– Ладно, не прекращай, – согласилась Шиффер. – Давай займемся сексом, раз ничего больше не остается. А потом станем прежними.

– Возможно, я не захочу вернуться назад, – предостерег он ее.

– Захочешь. Так всегда бывает.

Она первой вбежала в спальню и стянула с себя кофточку. Ее маленькие округлые груди, всегда сводившие его с ума, ничуть не изменились. Он разделся до трусов.

– Помнишь наш фокус? – спросила она.

– Какой такой фокус?

– Мы дурачились: ты, лежа на спине, задирал ноги, я ложилась сверху на живот и делала вид, что лечу.

– Тебе правда этого хочется?

– Не тяни время! – И она повалила его на спину.

Какое-то мгновение она парила над ним, раскинув руки, потом его ноги задрожали и согнулись, и она с хохотом рухнула на него. Его тоже развеселила эта милая жалость, уже очень давно он не смеялся с таким удовольствием. До чего же все просто! Он вспомнил, как они проводили вместе час за часом, вот так резвясь в кровати, придумывая всякие сумасшедшие словечки и игры. Этого им вполне хватало.

Она села, убрала с лица волосы. «Начинается, – подумал Филипп. – Опять я в нее влюбляюсь». Он уложил ее, навалился сверху.