Пятая печать
Шрифт:
— Конечно! Как только появится возможность, принесу…
Некоторое время стояла тишина. Все молчали. Потом Кирай спросил, понизив голос:
— А что вам известно про Сабо, коллега Бела?
Вопросительно подняв брови, он провел ребром ладони по горлу:
— Того-с?..
Трактирщик бросил взгляд в сторону двери и произнес:
— Крышка!
И пододвинул свой стул к столу.
Ковач тоже наклонился поближе:
— Это точно?
— Точно!
— Видели его жену? — спросил Кирай. Трактирщик кивнул.
— Ну,
— Такие дела! — вздохнул хозяин кабачка.
Ковач переводил взгляд с одного собеседника на другого:
— У него детей двое или трое?..
— Трое! — ответил хозяин кабачка.
— Конечно, трое! — сказал Кирай. — Два мальчика и девочка — так ведь?
— Еще бы не так! — подтвердил хозяин.
— А это правда? — спросил Ковач.
— Что?
— Ну, что… как это… что он был коммунист?
— Откуда мне знать? — ответил трактирщик. — А что забрали, это точно…
Кирай схватил стакан и стукнул им по столу:
— Пусть мне кто-нибудь объяснит, каким местом, черт возьми, такие люди думают? Ответьте мне! У человека семья, трое малышек, так какого черта ему спокойно не сидится?
— Токарь был… — сказал трактирщик.
— Жалкий токаришко, дистрофик, сам только что не босой ходил, вещи в ломбарде закладывал и детей трое, а туда же! Фанфар ему не хватало? В пустыне воду найти удумал?
Ковач отставил стакан:
— А жена что говорит?
— Откуда мне знать? Плачет… — ответил трактирщик.
— Оставил семью… — продолжал книготорговец, — и давай рождество средь лета справлять. Вот теперь и полюбуется на себя и на детей! Жена одна осталась, да еще с таким документиком в придачу, что муж арестован. К чему это все? Вы можете мне объяснить? Прикусил бы язык да помалкивал! Раз за содержание семьи такая цена назначена — нишкни, и все тут. Скрипи помаленьку и вкалывай, пока силы есть. Чего уж тут хорохориться? А с женой его говорили?
— Каким бы это образом? — посмотрел на него хозяин кабачка. — Я хоть и в самом деле не подонок, но не думаете же вы, что пойду с ней разговоры разговаривать? Не хватало еще, чтоб там узнали, как я с ней лясы точу?
Он перевел взгляд на Ковача:
— Что, не нравится? Считаете, что надо бы мне потолковать с бедняжкой, пожалеть ее, посочувствовать, то, другое? Все и так знают, что мне ее жалко. Кому не жалко женщину, оставшуюся с тремя детьми на руках? Но я все же не такой дурак! И если вам не нравится, сами займитесь… Подите, предложите свои услуги, а мы посмотрим, где вы в конце концов окажетесь.
— Коллега Бела прав! — сказал Кирай. — Здесь не о том речь, мастер Ковач, что человек им не сочувствует, а о том, что он на рожон переть не хочет. Какая кому польза в том, что он тоже в беду попадет? Такова жизнь. А что делать? Стать на голову или козлом скакать? Вот этот несчастный уже и допрыгался!
— Ничего
— Да язык распустил, было б вам известно, да в герои лез! — вмешался книготорговец. — Вы вот почему в герои не лезете? Или мастер Дюрица? Или коллега Бела? Потому что все мы знаем — смысла нет! Наш брат, мелкая блошка, только так и скачет, как приказано, на этом вся мировая история держится. Если хочешь, чтоб тебе дышать дали, — прикуси язык, и если тебе асфальт велят вылизать, то лижи, и все тут! Чего я стану хорохориться? Если бы еще белены объелся, тогда конечно… а до тех пор — нет, ребятки!
— Мне кажется, — вспомнил трактирщик, — у нее родственники есть в провинции, они, пожалуй, смогут чем-нибудь помочь!
— Это еще хорошо! А то ведь здесь этим несчастным и околеть недолго. Кто им подать осмелится? Людей и за Меньшие провинности забирали, не только что…
— К сожалению, это так, — сказал трактирщик, — И тут не в том дело, что человек не хочет помочь — с удовольствием бы…
— Разумеется, не в том…
— Если уж у нас кому что пришьют — конец… поминай как звали… А у человека первый долг — выжить. И что ему тогда делать? Одного кокнули, значит, и самому туда же? Нет, ничего другого не остается, как прикусить язык и работать. Вкалывай, и все тут! Они одни или с ними еще кто живет?
— Младшая сестра Сабо у них работала, с ними и жила, но куда теперь делась, не знаю. Вот уже два месяца, как не вижу. У Сабо спрашивал — тот не знал, куда она подалась, возможно, с каким мужчиной сбежала…
— И вы ему поверили? Тоже, видать, какими-нибудь глупостями занимается… Я не я буду, если не так!
Хозяин кабачка взглянул на Ковача:
— Так-то, мастер Ковач! Никто для нее своей шкурой рисковать не станет. Каждый за себя отвечает, до чего кому нет дела, до того уж и нет. Таков закон! Живем — и каждый за себя отвечает.
— И все же это ужасно! — сказал Ковач. — Вы не согласны? — взглянул он на Дюрицу.
Дюрица, не говоря ни слова, залпом выпил свое вино. Поднял глаза на потолок, словно ища вчерашнюю муху, и ничего не ответил.
Все осушили свои стаканы. Кирай сказал:
— В таком деле советчиков нет, мастер Ковач.
— Печально, что такое может случаться меж людей.
— Недели две назад или около того был он у меня, — заговорил коллега Бела. — Взял домой пол-литра вина. Говорю ему: что, мол, затуманились очи ясные? Потому как я перед ним вино ставлю, а он стоит, как стоял, меня вроде и не замечает. «Ну, что стряслось?» — спрашиваю. Он поднял на меня глаза, улыбается, а сам говорит: «Жизнь коротка, господин Бела!» «Оно и верно, коротка!» — отвечаю. Заплатил он за вино… и все… ушел.