Пятая печать
Шрифт:
Дюрица пожал плечами:
— Ничего страшного… продолжайте как ни в чем не бывало.
Трактирщик, глядя на книготорговца, покачал головой.
Ковач кашлянул и быстро проговорил:
— Как бы там ни было — это мерзость, что старик вытворяет…
— А меня лишь одно занимает, — сказал хозяин кабачка, — что может старик с нею учинить? Вы считаете, что он сможет что-нибудь учинить над этой маленькой распутницей?
— Тут такое дело получается, — ответил Кирай, — чего силой не добьешься, можно умением возместить…
Они расхохотались.
— Откуда вы так хорошо в этих делах разбираетесь?
Кирай в ответ непринужденно рассмеялся:
— У вас, мой мастер, выучился…
— Послушайте-ка, что я скажу… — заговорил слегка осоловевший хозяин кабачка. — Помните ту цыганочку, которая прошлый год да и прежде коврами тут торговала?
— Помню, — сказал столяр. — Только уж и позабыл, когда мы ее в последний раз видели?
— Я сейчас не об этом! — отмахнулся трактирщик. — Короче, заходит она как-то ко мне и просит палинки. Стройненькая такая, стерва, ничего не скажешь, груди и все прочее, что полагается… Но ужасно грязная, черт возьми, уж и не поймешь, когда в последний раз мылась!
— Не такая уж она и грязная была! — возразил Ковач. — По сравнению с другими вполне даже приличная.
— Что такое? — встрепенулся Кирай. — Уже и вы в специалисты подались? Да что с вами, ангел мой?
Ковач покраснел.
— Видите ли… мне жена тоже велела посмотреть, насколько та цыганка ухоженнее прочих…
— Знаем мы эти увертки, можете дальше не объяснять, только хуже запутаетесь!
— Так слушайте дальше! — продолжал трактирщик. — Наливаю я ей палинки — а грязна она была, как я сказал, чертовски, — ставлю перед ней, и тут она начинает канючить, чтоб я ковер у ней купил, дал по руке погадать и все такое прочее. Но мила была, паршивка, — ничего не скажешь! Спрашиваю, откуда, мол, ты? Она мне что-то отвечает, не помню уж что, да и не в этом дело, а только говорю ей: «Если теперь к старику идешь, палинку пить нельзя, старики пьяных женщин не любят…» «Как бы не так! — отвечает. — Как раз таких-то и любят!» Вы ведь знаете, как старики к этой цыганочке в то время липли…
— Года два назад это было! — уточнил Кирай.
— Ну так вот! Говорю я ей: «Скажи мне по совести, старики-то на что-нибудь способны?» А она отвечает: «Да, могут… только спешат немного!» Так-то твою мать!
Ковач, склонившись над столом, засмеялся. Кирай, усмехнувшись, хлопнул ладонью по столу:
— Ладно… Только когда это было? Ну, папочка, когда? Два года назад! Вон еще когда! Впрочем, и в таких вещах тоже нужно выслушать специалиста. Правда, господин часовщик?
— Господин часовщик сейчас совсем другим занят, — сказал коллега Бела. — Ведь так?
Дюрица перевел на него взгляд:
— Так! Вы даже не догадываетесь, насколько вы правы!
В эту секунду перед кабачком с громким прерывистым визгом заскрежетали тормоза. Потом дверь распахнулась, и не успели они поднять головы, как в помещенье ворвались трое нилашистов в форме и замерли, с расстегнутыми кобурами. В низу лестницы
— Открой заднюю дверцу!
Коллега Бела поднялся, одергивая привычным движением фартук, но тут за его спиной опрокинулся стул. Он попытался подхватить его, однако впопыхах запутался ногой в ножках стула и во весь рост растянулся на полу. Смущенно поднялся и поставил стул. Пригладил волосы.
— Благодарю! — сказал, подходя, нилашист. — Вы порядочный человек! Без лишних слов знаете, что вам надо делать…
Один из двух стоявших у входа нилашистов подошел к двери, находившейся позади стойки, и вытащил револьвер. Оставшийся у входа отступил назад, освободив пути к двери.
Кирай — он сидел рядом с хозяином кабачка — вскочил и поспешил было на помощь соседу.
— Оставаться на месте! — приказал нилашист. И когда Кирай в нерешительности сделал еще одно движение, прикрикнул:
— Я сказал — не двигаться!
Хозяин кабачка неуклюже выпрямился и смущенно обдернул фартук. Оттолкнул стул на место и вытер о фартук руки.
— Прошу прощения… — выговорил он. Взгляд его упал на двух людей с револьверами, глаза его расширились, он поднял руку и пригладил волосы. Потом вышел вперед: — Чего изволите?
В дверях показался еще один нилашист, тоже в форме и расстегнутом кителе. Рукава его кителя, несмотря на холод, были засучены до локтей, фуражка сдвинута на затылок, револьвер болтался на животе, в расстегнутой кобуре.
Вошедший огляделся:
— Вот это мне уже нравится! Благословенная и торжественная тишина…
Подошел к стойке, поднял крышку бака. Взял себе из-под крана стакан и наполнил вином.
— Добрый вечер! — И он выпил залпом.
Хозяин кабачка поднял было руку:
— Но позвольте…
— Молчать! — цыкнул нилашист с засученными рукавами.
— Это дядя Микулаш {7} пришел, — сказал тот, что стоял перед столом. Взялся за козырек и приподнял фуражку. — Рад, что мы все в сборе!
Он вынул револьвер и держал ого в опущенной руке.
— Давайте договоримся, что теперь вы ладком да рядком выйдете через дверь и немножко проедетесь вместе с нами на машине! Договорились?
Трактирщик побледнел:
— Но позвольте… Я… ничего не понимаю! Скажите, что происходит?
Нилашист с засученными рукавами неспешно расхаживал по комнате и, подойдя к трактирщику, вдруг ударил его по лицу:
— Это чтоб было понятней!
И крикнул:
— А ну, живо к выходу!
Вцепившись трактирщику в плечо, толкнул вперед. Потом подошел к Кираю, тот сидел бледный как смерть. И пихнул его вслед за трактирщиком:
— Шевелись!
Схватив за ворот Ковача, рывком поднял со стула. Столяр, спотыкаясь, побрел к дверям.
Дюрица застыл, на своем месте. Прикусив губы, глядел в стол.