Пятнадцать ножевых 3
Шрифт:
После любви мне пришлось выполнять роль камеристки — без посторонней помощи шедевр портняжного искусства никак не хотел возвращаться на предписанные кроем места.
— Может, ко мне поедем? — предложил я, с сожалением глядя на исчезнувшую под одеждой прекрасную грудь.
— Ага, и потом мне надо будет встать в пять утра, чтобы в вечернем платье добираться домой, а после этого клевать носом на занятиях. Мама будет в восторге.
— Жаль, всё так неожиданно началось...
— Поверила я, как же. Ты натуральный кобель, Панов. У тебя презервативы даже в машине есть!
— Все для тебя —
— Андрей, — вдруг очень серьезным голосом сказала Аня. — Пожалуйста, пообещай мне...
— Что угодно, кроме госпереворота!
— Не пой при мне больше, хорошо?
— А муж у нас кто?
— Волшебник.
— Предупреждать надо.
Примерно такой диалог из знаменитого фильма пришел мне в голову, когда я попал в квартиру Азимовых. А как я там очутился? Меня заманили. На воскресный обед. Аня правильно поняла мой месседж насчет знакомства с родителями — все устроила почти мгновенно. Звонок, адресочек я уже и так знаю — думаю, и соседи меня после драки с бывшим Анечки и выносом двери хорошо запомнили.
Внутри — все тоже на высшем уровне. В прошлый раз рассмотреть все не успел — теперь же обращаю внимание на дипломы на стенах, непростые фотографии.
— И кто у нас папа? — поинтересовался я, отдавая плащ вышедшей меня встретить Анечке. Выглядела она весьма строго — черная юбка, белая блузка с высоким, стоячим воротником. Волосы заколоты наверх, в ушах сережки с бриллиантами. И никакой косметики. Но ей и не надо — природная красота не требует помад и тушей.
— Только по секрету! — девушка приложила пальчик к моим губам. — Я тебе ничего не говорила!
— Естественно.
— Папа в атомном проекте участвовал. У Сахарова работал. Сейчас на преподавательской работе.
Собственно этого Сахарова я получил сразу возможность лицезреть на фотографии в кабинете Азимова. Туда меня привел сам профессор Александр Иосифович — пузатый лысый очкарик, внешне довольно схожий с заокеанским почти родственником, только без нелепой бороды.
Познакомились, поручались. И сразу пожалуйте на экскурсию. «Это Лебедев, лауреат сталинской премии, а здесь академик Гельфанд...». И рядом, конечно же хозяин кабинета. И так на полчаса, без подробностей, но со званиями и несекретными заслугами. Причем представлял он эти персоналии не с придыханием, а как приятелей. И это академиков, а заодно и нобелевских лауреатов.
— Не боитесь держать Сахарова в этом вашем мемориале? — поинтересовался я
— Да они все живы еще, — хохотнул профессор. — А с Андреем Дмитриевичем после того, как его определили в Горький, пока не общаемся. Обстановка не располагает, знаете ли... Хотя кабинет его в институте за ним, даже табличку не убирали.
Александр Иосифович ловко перевел разговор на меня любимого, тем самым показав, что тему Сахарова развивать дальше нет смысла. А там и обед подоспел. В столовой я знакомлюсь с мамой Ани — тоненькой, почти седой женщиной, несмотря на то, что выглядит лет на пятьдесят, не больше.
— Я очень. Очень одобряю вашу... дружбу, — смело выкладывает мне Дина Борисовна. — Предыдущий парень Ани...
— Мама! — подруга вспыхивает маковым цветом, в глазах появляются слезы. — Я же просила!
— Все, все! Могила. Давайте обедать.
Профессор ловко открывает шампанское, разливает по бокалам. Я отказываюсь — за рулем. Но меня дружно уговаривают, обещают вызвать такси. У Александра Иосифовича есть знакомый, который занимается извозом.
Шампанское помогает — все быстро расслабляются, разговор течет непринужденно. На столе появляется бутылка коньяка, вино для дам. Мы приканчиваем мясо по-французски, переходим на десерт. Мое птичье молоко идет на ура, эклеры тоже не остаются без внимания. В какой-то момент я чувствую себя как дома. Умные, эрудированные люди вокруг, атмосфера настоящего семейного застолья.
Дина Борисовна уносит посуду на кухню, профессор уходит перекурить на балкон.
— Мама не разрешает папе дымить дома, — доверительно сообщает мне Аня
— И правильно делает, — я глубоко вдыхаю, решаюсь: — Товарищ Азимова, а у тебя чемоданы есть?
— В каком смысле? — удивляется подруга.
— В прямом. Устройства для переноски личных вещей.
— Е-есть...
— А собрать их долго?
— Панов, что у тебя на уме?!
— Совместная жизнь у меня дома, — я смотрю прямо в расширяющиеся зрачки Ани. — Я хочу, чтобы ты жила вместе со мной.
Этот сильный ход производит неизгладимое впечатление на семейство Азимовых. Аня хлопает глазами, ее мама начинает «кудахтать» и суетиться. Один профессор спокоен как танк:
— Серьезное жизненное решение, молодые люди. Но препятствовать не буду, думаю дочери будет даже полезно узнать, что такое домашнее хозяйство и чем заправляют борщ.
— Сметаной, — хмыкает Аня, внимательно на меня смотрит, кивает сама себе. После чего молча уходит собирать вещи. А я остаюсь рассказывать Александру Иосифовичу и его жене в каких условиях будет жить дочка.
— Двухуровневый пентхаус на крыше, — вру я, не краснея. — Две раздельные ванные комнаты с джакузи.
— С чем?!
— Джакузи. Такая ванна с пузырьками.
Семейство Азимовых отпускает, они весело смеются. Чувство юмора — наше все. Я чувствую, что сделал самое правильное решение в своей жизни.
Что-то стряслось в датском королевстве. Страшное и ужасное. Сижу на работе, никого не трогаю, медитирую на диванчике в холле. Вдруг встревоженный возглас диспетчера: «Доктор Геворкян, немедленно зайдите к главному врачу!». Авис Акопович молодой ланью промчался по коридору и скрылся в начальственном кабинете. Только для того, чтобы через десять секунд выскочить оттуда крайне встревоженным.
— Быстро, Панов, срочный вызов!
Я забежал в ординаторскую, схватил наш чемодан, и помчался вниз по лестнице. За мной затопал Валентин Ильич. Только в машине доктор сообщил нам маршрут:
— Едем на Кутузовский, к самому.
Один я оказался тормозом и секунды три пытался понять, кто это такой грозный нас ждет в конце. Потом только дошло.
— А мы почему? Вроде контингент... — начал я.
— Вот, можете дотянуться и посмотреть на виновника торжества, — ткнул он пальцем в зеркало заднего вида. — Искали именно вас.