Пятнадцать ножевых 4
Шрифт:
— Что здесь, товарищи? — раздался уверенный в своих правах голос и нас с Валентином мягко, но вполне решительно отодвинул в стороны какой-то хрен в сереньком костюме, точно таком же, как у помощника Галькова, портящего свой экземпляр чиновничьей униформы в полуметре от нас. — Прошу посторонних немедленно покинуть помещение, — и посмотрел на нас как на главную помеху строительства социализма в Сомали.
Чекист, конечно. Поленился вместе с ментом прийти? Или по чину не положено? Не важно. Начал локализовать ситуацию. Милиционер схватил Пылевича за ворот пальто и весьма бесцеремонно потащил в коридор. Впрочем, на нас управы у парня с горячей
— Вы, товарищ, занимайтесь своей работой, а мы приступим к нашей. Смерть еще не зафиксирована.
Ну и началось. Без зазрений совести оттерли казенным полотенцем места для электродов, сняли изолинию на ЭКГ. Чекист потрошил Пылевича. Гальков оказался вторым секретарем какого-то обкома или крайкома, не разобрал. Пить ему по состоянию здоровья было категорически нельзя. Понизив голос, помощник начальника поведал о профессиональном заболевании ответственного работника, от которого тот пытался лечиться с помощью эсперали. Позавчера после неприятностей по работе Гальков сорвался, а потом заперся у себя в номере и никого не пускал. Вот сегодня утром верный ассистент постучал в дверь и услышал, как Андрей Петрович рухнул на пороге.
Вот она обратная сторона торпед. Мотивация к выпивке растет и растет, происходит срыв. Человеку уже все равно, что у него в тело вшита порция дисульфирама. А если еще догнаться снотворным... Я повертел в руках пачку таблеток, что лежали на тумбочке — вместе с водкой в организме образуется смертельный коктейль. Нет, не действуют торпеды без психотерапии и групп поддержек. С мотивацией, личностными изломами надо тоже работать. Одной химией не спасешься.
Потом пришлось еще ждать, пока комитетчик перепишет нас в свои бумаги и профилактически застращает всеми карами, если мы вдруг надумаем обсуждать случившееся. Что там произошло такого выдающегося, что можно донести до окружающих, я так и не понял. Говно, извините, у всех одинаково воняет. Скоропомощник, рассказывающий о смертях, это примерно как автогонщик, признающийся в превышении скорости. Знаю, что сравнение я слямзил у Копполы из фильма, но очень уж оно меткое.
Ну, а после работы — по известному адресу, даже домой не заезжая. Хорошо, что Юрий Геннадьевич ко всем своим талантам и умениям оказался еще и первоклассной сиделкой. Разбогатею, найму его обязательно. Без посторонней помощи наша затея кончилась бы на третий день. Ибо мои силы не безграничны. А состояние пациента без нашей помощи надежды не внушало никакой. Хреновый был дед, я думал, похороним. Пока приехали швейцарские лекарства, одышечка нарастала, кашель усилился, и, сидя в постели, обложенный подушками, чтобы не падал, главный идеолог очень слабо напоминал свои портреты. Но молчал как старый партизан, который и рад бы выдать отряд, да не знает, где он находится.
Простая же штука — небулайзер. Нет ничего сложного. А нет в наших аптеках. Но сальбутамол распылять начал. И эуфиллин. И процесс пошел. А уж цефалоспорин второго поколения и вовсе укрепил нас в надежде, что кризис минует. Лечащий врач из кремлевки честно приезжал по два раза в день и убеждал Суслова в необходимости госпитализации. За идею старался. Видать, сильно его мотивировали. Я все эти выступления слушал из соседней комнаты, куда уходил, когда с охраны звонили о надвигающейся
Сейчас, спустя неделю после начала курса лечения, можно осторожно сказать, что вроде как дело идет к выздоровлению. Я бы с радостью воспринял известие о своем отстранении, но фиг там. Изгнаны были почти все, а я остался. А у меня, кстати, дома невеста и кот. Не знаю даже, кто из них первым меня забудет, потому что я заезжал туда только переодеться. Хотя сегодня, пожалуй, поеду к себе. Завтра Суслова пусть везут в больницу, делают повторно рентген и анализы, посмотрим, на каком мы свете.
После моего сидения на даче Михаил Андреевича образовалась проблемка с кафедрой научного коммунизма. Без этой науки, как известно, ни один человек в нашей стране специалистом с высшим образованием стать не может. Хоть инженером-гидрологом, хоть авиастроителем, а уж врачом — тем более. Беда была в том, что ректор на них влияние имел, но очень опосредованное. Только эти деятели могли наплевать на план подготовки специалистов. Мне кажется, дорогая Оксана Гавриловна задействовала связи из резерва.
Собственно, узнал я о проблеме, когда вернулся домой. Аня, как опытный секретарь, доложила, что звонили из деканата и велели прямо завтра с утра не мешкая идти и рассказывать, каким таким образом студент Панов манкирует самой главной в своей жизни наукой.
— Фигня, — отмахнулся я. — два года всего, и вернусь. В красивой форме, стильных черных ботинках. Альбом дембельский заведу, наклею туда фото кирзачей и автомата. И твое, в разделе «Они нас ждут». Придется сфотографироваться с обнаженной грудью, чтобы я не забыл твои очаровательные формы.
— Я тебя, Панов, ждать не буду, — заявила в ответ невеста. — Сразу пущусь в загул. Вон, твоя Шишкина не долго плакала.
— Она, во-первых, не моя. Во-вторых, ее лотерейный билет дал сбой, у Борисыча в ЦКБ проблемки начались.
— Что, не лечатся золотые детки от запоев?
— Не лечатся. Пытались тут собрать группу анонимных алкоголиков — ржут в глаза.
— А с Труновым что?
— Не вся цэкашная элитка ценит хамство в глаза. Выговор ему дали и предупредили, что на вакансию начальника наркологии — много желающих.
Последнее мне рассказал Крестовоздвиженский, который и сам метил на эту должность. Опыт работы есть, передовое исследование по алкоголикам ведется, плюс есть кому словечко замолвить. Я сделал себе зарубку в памяти расстараться и достать для врача чистые партии МДМА и псилоцибина.
— Да... Как говорила приемщица в химчистке «Москва слезам не верит» — своего мужика надо растить самой.
— Ага, — покивал я. — Чтобы генеральшей стать, надо замуж за лейтенанта выйти, да по гарнизонам с ним помотаться...