Пятнадцать поцелуев
Шрифт:
И он нормально общался с мамой, которая знала и делала вид при всех, что всё прекрасно. И эти его постоянные полуночные возвращения домой — совсем не работа? И как давно это длится?
— Да пусть они сами разбираются, — махнула рукой Алёна, выставляя передо мной чашку с чаем и пододвигая вазочку с печеньем. — Давай лучше о нашем, девичьем. Я тут пообщалась с Глебом... — с загадочной полуулыбкой начала она.
Я перевела на неё ничего не понимающий взгляд.
Что? И это то, на что я рассчитывала? Дружеская поддержка? Совет?
— Честно говоря, я не понимаю,
Мне не хотелось об этом говорить, но пришлось.
— Знаешь, Алён, есть такие парни, которые пытаются впечатлить саморекламой вместо того, чтобы тронуть сердце девушки чуткостью и вниманием. А мне меньше всего хочется связывать свою жизнь с человеком, который не разделяет мои интересы.
Я прекрасно понимала, почему Алёна так воодушевилась. Наверняка он уже одарил её парочкой своих коронных улыбок, прокатил на дорогой машине, сводил в ресторан и побаловал приятными безделушками. Поначалу он то же самое пытался предложить и мне, но когда увидел, что я не просто «не ведусь», а воспринимаю его ухаживания в штыки — сдался. Ему неинтересно завоёвывать добычу, которая априори не питает по отношению к нему прекрасных иллюзий.
— А Саша, значит, разделяет твои интересы? — хмыкнула Алёна. — Интересно, какие, если вы с ним из разных кругов общества.
— Для этого не обязательно быть из одного круга. И доказательство этому как раз мы с Глебом.
— И чем он тебя покорил? Нет, он хороший человек, я не спорю. Но уж явно не ромашками, которые подарил.
Я потупила взгляд. В словах Алёны чувствовалась категоричность, и что бы я сейчас не сказала, она не воспримет это всерьёз и найдёт всему опровержение.
— Может, он классно целуется? — засмеялась она.
И я почувствовала ещё большее смущение.
Наверное, это отразилось на моём лице, потому что подруга отреагировала уже через секунду.
— Он что, до сих пор даже не попытался тебя поцеловать?
Лучшая атака — это нападение, поэтому я и спросила:
— А что, вы с Глебом уже целовались? И как же Слава?
Подруга засмеялась, так что словесного подтверждения не требовалось.
— Он разгильдяй, — наконец произнесла она. — Но красивый. А Слава… что Слава? Был и сплыл. Пей давай чай, остыл уже.
Из квартиры Алёны я вышла через двадцать минут, с трудом влив в себя кружку чая и протолкнул одно печенье. Долгожданного утешения не получила, даже выговориться не получилось. И внутри как-то саднило. И за себя — за родителей, и за Алёну, которая думает сейчас, что попала в сказку, но Глеб — совсем не принц на белом коне... Вот только начни я это сейчас объяснять, воспримет в штыки, поругаемся. А значит, всё, что я могу — предоставить ей возможность самой выбирать и ошибаться. А может быть, всё обойдётся. Вдруг Глеб влюбился? Бывает же такое, и не только в кино.
Я спустилась в метро и снова бесцельно села в поезд. Вагон слегка качало, и во мне беззвучно качалась печаль.
Я была в шоке, узнав в двадцать лет, что отец гуляет на стороне, а мать это знает и, более того, поддерживает.
Я не знала, как вернуться домой. А ведь придётся. И смириться придётся. Жить под одной крышей, общаться, вместе встречать праздники, ездить к морю. И я привыкну. Научусь так же искусно врать, что всё хорошо. Идеальная семья — как идеальная картина в золотой рамочке, абсолютно прогнившая изнутри. И ведь у многих так: за красивым фасадом совершенно разрушенный быт.
Я больше не могла держать это в себе. Преодолев смущение, достала мобильный и набрала смс-сообщение: «Мне плохо... Мы можем встретиться?»
Он тут же перезвонил, чтобы узнать, где я и что случилось. Не особенно распространяясь об обстоятельствах, ответила лишь на первый вопрос и предложила приехать туда, где он, если удобно.
Саша ответил, что только вернулся с дежурства, сейчас он у деда, и, если я помню адрес, могу подъезжать.
Я помнила. Да и ехать было недалеко. Поэтому тут же пересела на поезд в обратную сторону и через десять минут поднялась на поверхность. Идти пешком было ещё минут десять. А потом была дверь, за которой меня приветливо встретили. Пусть и весьма оригинально.
— Проходи, проходи, Вера. Сашка в душе, скоро будет. Чайку?
— Если можно. Вы простите, что я так нагрянула...
— О, да ты что, мы гостям рады. Особенно таким симпатичным.
И дед направился на кухню, напевая под нос:
— Я пришёл к тебе с приветом, утюгом и пистолетом. Вера, ты печенье овсяное любишь?
— Люблю.
Почему-то тут мне захотелось улыбаться. От Виктора Михайловича веяло оптимизмом, хотя его жизнь наверняка не была сладкой. Как говорится, жизнь протянется — всем достанется. Мне вон уже в двадцать по голове прилетело.
— А ты чего такая смурная? Случилось чего? — почувствовал Сашин дед.
— Да так... — я замялась, не зная, имею ли право вываливать на людей свои неурядицы.
— Ну, если секрет, не говори. А вообще, когда поделишься с кем-то, легче становится. Я ж не знаю, что у вас там за тайны. С Сашкой проблемы?
— Нет, с Сашей всё здорово. Просто родители... Я сегодня узнала, что отец маме изменяет, и, оказывается, уже давно. Просто она молчала, изображала перед всеми идеальную семью. И передо мной тоже.
— Семён Семёныч, — задумчиво протянул Виктор Михайлович, присаживаясь на стул напротив. — Да-а, дела.
Я вздохнула.
— Не знаю, что делать.
— А что делать? Поплакать и жить дальше. Родители сами во всём разберутся.
— Ну конечно, разберутся. Они всегда так и делают. Если это выгодно для бизнеса, связей, позиции в обществе.
— А ты, Вера, кажется мне, всё время стараешься их победить и научить жизни. А просто несчастных людей в них не видишь. Ласково с ними надо, с любовью.