Пятнадцать поцелуев
Шрифт:
Но так ли это? Кто знает. Важно одно: это случится со всеми. И, на мой взгляд, не так важно, жив ты или мёртв. Важно должно быть другое: ради чего ты живёшь и за что готов умереть.
Я видела многих богатых и даже очень богатых людей, считавших себя «бедными». Они страстно желали большего, гораздо большего. Они «нуждались» в том, что, на самом деле, им было совершенно не нужно, и постоянно подсчитывали, на что ещё им не хватает.
И я видела людей в довольно стеснённых обстоятельствах, считавших себя достаточно богатыми. Это не зависит от денег. Это состояние мы носим внутри себя и сами
Есть такие люди: только съедят мороженое и их сразу, наверное, вырвет от горя. Потому что на это пришлось потратиться. Деньги для них — смысл жизни.
Мне не хотелось так жить. И я решила менять то, к чему неуклонно всю жизнь меня подводили родители.
Я устроилась на работу в автомойку, туда же, где Саша, хотя с материальной точки зрения к этому не было никаких предпосылок. Меня усадили на кассу, и на третий день я уже работала сама. А на четвёртый была вечерняя смена, которая заканчивалась в одиннадцать вечера, и домой я вернулась после полуночи.
Мама не понимала и не хотела понимать, зачем мне это, и, если бы не поздний час, наверняка прочитала бы целую лекцию о том, как строить счастливое будущее.
Но разве она сама счастлива? Что-то непохоже. Средства красоты и посещения косметологов помогают сохранить свежий вид, но что в душе? Где же счастливый взгляд? Неужели все люди за сорок становятся такими унылыми?
Больше всего на свете я боюсь скуки. И в жизни, и с людьми. Как можно посвящать большую часть своего времени делу, которое не радует? Или заинтересоваться человеком, с которым даже поговорить не о чем?
Но когда я пыталась сказать это матери, она усмехалась:
— Ничего, этот твой юношеский максимализм пройдёт, и ты поймёшь, что такое настоящая жизнь. Лишь бы не было поздно. Упустишь Глеба...
— Опять ты за своё, — сорвалась я и умчалась в свою комнату.
«Настоящая жизнь»? А сейчас у меня тогда что?
Долго упиваться злостью мне не позволил телефонный звонок.
«Алёна» — увидела я на экране.
С тех пор, как наша с Сашей история стала стремительно развиваться, мы как-то реже с ней стали общаться. У подруги, кажется, личная жизнь тоже налаживалась. Я не выспрашивала, но, похоже, они с Глебом нашли общий язык.
Однако когда я ответила на звонок, услышала совсем не привычный задорный голос. Алёна то ли рыдала, то ли злилась. В путанице её слов мало что было понятно. Одно только ясно — она на эмоциях, мысли подгоняют слова и в итоге — почти ничего не понятно.
— Давай я приеду? Или ты приезжай, — вклинилась я в поток, стараясь перекричать её.
— Лучше ты, — немного сбавила она обороты. — Я в таком виде сейчас из дома даже выйти не могу.
Я засуетилась, пытаясь собраться быстрее, и даже от услуг водителя не отказалась. В каком «таком виде» сейчас Алёна?
Оказалось — зарёванная и нечёсанная. Открыла дверь и, не здороваясь, мрачно побрела на кухню.
Вот те здрасьте! Первый раз её вижу такую.
Я закрыла дверь, разулась, повесила пальто и последовала за ней.
— Я вот тортик купила.
Она хмыкнула:
— Что праздновать будем?
—
Подруга молчала.
— С Глебом поругались? — забросила пробную удочку я.
— Поругались, — горестно хмыкнула она. — Это не так называется. Разошлись наши пути-дорожки на веки-вечные.
— С чего ты взяла?
Она не ответила. И я вспылила:
— Да расскажешь ты наконец, что случилось?
Это её немного встряхнуло.
— Я беременна.
— А... Глеб... знает?
Спрашивать: «От него?» мне казалось совсем уж бесчеловечным. Такого поворота я точно не ожидала.
— Знает.
— И... что он?
— Принял к сведению.
— Алён, мне каждое слово из тебя вытаскивать надо? Ты из-за беременности ревёшь так что ли?
— Да не знаю я, что тут рассказывать. Я не хотела с ним спать, но он выдвинул условие. Сказал, что не будет гулять за ручку. Ну, я и... Он мне нравился, понимаешь? И даже не в деньгах дело. Он разгильдяй, но красивый. А как узнал, что беременна — бросил. Ну, точнее, сначала предложил сделать аборт, мы поругались, и он сказал, чтоб я больше не появлялась. Это было вчера утром, а вечером мы собирались в клуб. И я пошла туда одна. Думала, увижу его там, мы ещё раз поговорим. Увидела. С другой. Ну и — вот, — она мрачно кивнула на почти пустую бутылку вина на столе для готовки, которую я только теперь и заметила.
— Тебе же нельзя.
— А я не знаю, нужен мне этот ребёнок или нет. Ну рожу я, и что? Хомут на шею в двадцать лет? Институт придётся бросить, на что жить в Москве буду? А возвращаться домой не собираюсь. Ни мужа, ни работы, ни образования — зато ребёнок неизвестно от кого. Ты знаешь, что про меня говорить будут? Да всю жизнь ни я, ни этот несчастный не отмоемся. Лучше уж ему совсем не рождаться.
— Ты что такое говоришь, Алён? Всё нормально будет. У тебя эмоции сейчас схлынут, и мы с тобой трезво обо всём подумаем, хорошо? Ты же не думаешь, что одна с этим столкнулась? Сколько женщин оказывались в таком положении, и ничего — замуж потом выходили, ещё рожали, карьеру строили.
— Ну, с твоим состоянием можно и не заботиться о таких мелочах.
— Ты думаешь, моё состояние решает все проблемы?
Алёна вскинула брови:
— А разве нет? — в глазах плескалась злость.
Но злость от боли. Просто выплёскивать было больше не на кого.
— По крайней мере, когда родится ребёнок, ты точно будешь знать о том, что в этом мире есть хоть один человек, который тебя любит. Просто так.
Мы молчали. Обидно и больно было обеим.
И, главное, я не знала, чем ей помочь. Убедить не делать аборт? Но как? Повторять «всё наладится»? Это бессмысленно.
Я сходила в коридор за сумкой и вернулась с несколькими тысячами рублей — мой первый самостоятельный заработок на автомойке. Рассчитывали нас каждую неделю, и на что потратить их я ещё не решила.
— Вот, возьми. Только, пожалуйста, не делай глупостей. Мне завтра на работу, а вечером я тебе позвоню, договорились?
Алёна равнодушным взглядом смотрела то на деньги, то на меня.
Оставлять её одну сейчас было нельзя.
— А хочешь, пойдём со мной.
— Куда?
Я промолчала, и она догадалась.