Пятнадцать псов

Андре Алексис

Рассказать о садах смерти непросто. Для собак они существуют лишь где-то на границе сознания. Это места – иногда сады в буквальном смысле, – где люди разбрасывают яд для животных. По понятным причинам известно о них лишь немногим живущим собакам. Наткнувшиеся на такой сад, животные редко доживают до того, чтобы извлечь урок из допущенной однажды ошибки. И потом, они редко умирают прямо там же. Отравленные собаки, как правило, умирают вдали от тех мест, где нашли яд. Так что их трупы не служат предупреждением для других.

За всю свою жизнь Бенджи – чрезвычайно осторожный пес – знал, насколько он мог судить, только о двух таких садах смерти. Первый находился через три дома от его хозяина. Это был огород, из

которого исходили соблазнительные запахи. Все, что нужно было сделать, чтобы в него попасть, – это использовать подкоп под металлической оградой. Многие собаки пролезали и ели там. Дыхание и задницы отважившихся пахли ржавчиной и спиртом. Собаки поменьше умирали вскоре после того, как их дыхание обретало зловоние. Те, кто был побольше, тяжело заболевали и тоже умирали. Бенджи свободно бегал в окрестностях и несколько раз оказывался в саду. Там, немного покопавшись, можно было найти куски говядины или вареной курицы, даже сладкие хлебцы. Заманчиво было нарыть себе вкусностей, но Бенджи был не только подозрительным от природы, его к тому же и хорошо кормили. Он выкопал косточку или две, на которых еще оставалось прилично мяса, но не стал есть то, что отдавало мертвечиной. Бигль довольствовался обнюхиванием мертвых собак, кошек и енотов.

Едва в его голове образовалась причинно-следственная связь между садом и мучительной смертью, все закончилось. Огород затоптали, мяса там больше не закапывали, и забегающие туда животные больше не болели и не умирали.

Все это было так странно, так увлекательно, что Бенджи никогда не забывал ни это место, ни ассоциирующиеся с ним боль и смерть. А потом, во время своих набегов на дома рядом с парком, он вдруг почуял знакомый запах ржавчины и спирта в дыхании умирающей собаки, корчившейся в агонии в зарослях сорняка на Парксайд Драйв. Несколько вечеров спустя на Эллис Парк Роуд они с Фриком и Фраком, держащимися позади, миновали дом, от которого исходил все тот же странный запах спирта и ржавчины. Бенджи залаял, отвлекая внимание братьев от дома на возбуждающий запах у подножия ивы. (Собаки, гуляющие в парке, казалось, все писают ванилью, медом, люцерной, клевером и чем-то не вполне понятным, но тем не менее чарующим.) Он не был уверен, что за домом находится сад смерти, но если это было так, то он бы хотел, чтобы вся аттикусовая стая – так думал о них теперь Бенджи – там откушала.

Представлять себе смерть товарищей было тревожно. Его стая вымрет – печальная мысль, несмотря на всю его к ним ненависть. С другой стороны, он понятия не имел, как на них подействует сад смерти. Вполне возможно, что аттикусовая стая просто будет выведена из строя, а это позволит ему сбежать из рощи. В любом случае, иного пути к свободе Бенджи не видел. Все, что он должен был сделать, – привести убийц Дуги в нужное место. Сад довершит остальное.

На следующее утро, когда все они покинули свое укрытие, Бенджи двинулся в сторону Эллис Парк Роуд. Точнее, он устроил целое шоу, обнюхивая стволы деревьев, ведущих в том направлении. Словно сами боги одобряли намерение Бенджи, и в то летнее утро деревья по пути восхитительно благоухали мочой. Стая неумолимо двигалась к дому, предвещавшему смерть.

Когда они наконец поравнялись с ним, Бенджи забеспокоился, что завтрак в саду не приведет псов ни к смерти, ни к тяжелой болезни, а лишь доставит парочку неприятностей. Если так, то его могут наказать за наводку. Операция требовала известной ловкости. Бигль должен был вести стаю за собой так, чтобы казалось, будто он следует за ними. Бигль не сразу свернул к дому. А приблизившись, сначала обнюхал воздух и залаял в той манере, что могла означать что угодно: «Я голоден», или «Я видел маленькое существо», или «Я один из вас и счастлив этим».

Аттикус зарычал. Но тут уже и Фрик с Фраком что-то учуяли. Они направились к задней части дома,

остальные последовали за ними. То, что они обнаружили, и было садом. Пахло в основном всякой зеленью, но сквозь этот запах пробивались куда более соблазнительные ароматы говядины, дрожжей, сахара. Просто так в сад было не попасть – он был огорожен зеленым забором из сетки рабицы. Псы, однако, нашли калитку с защелкой, которую Фрак легко открыл. Не прошло и пары минут, как стая оказалась среди пышных цветов, овощей и присыпанных землей вкусностей.

Псы – все, кроме Бенджи – пребывали в тихом восторге. Вдоль забора, подальше от растений, были разбросаны куски мяса и хлеба. В дальнем углу валялись куриные грудки и даже тухлая рыба! Псы – все, кроме Бенджи – наелись до отвала. Бигль же питался святым духом. Он набрасывался на борозды в земле и делал вид, что ест вместе со всеми, подняв хвост и извиваясь, пока остальные не закончили. Насытившись, стая покинула сад и вернулась в Хай-парк, бродя по окрестностям до наступления сумерек.

Первая ночь в роще прошла настолько тихо, как будто место, которое они обнаружили, вовсе не было никаким садом смерти. Никто не умер. Все крепко спали, а наутро вернулись в сад. То же повторилось и на следующий день. (Казалось, запасы мяса, хлеба и рыбы никогда не улетучатся.) На третий раз воля Бенджи подверглась испытанию. Голодный, усомнившийся в опасности этого места, он уже испытывал искушение сожрать мясо с земли. Но не стал, решив потерпеть еще немного. Однако, когда они шли обратно по парку, подбирая всякую мелочь просто охоты ради, Бенджи заметил, что Фрик и Фрак идут как-то странно – шатаясь, словно вот-вот потеряют равновесие. Более того, у всех псов – кроме Бенджи – закровили морды.

Той ночью в роще Бенджи не давал уснуть, страшил вой боли (который он имитировал), слабая дрожь бьющихся в агонии товарищей по стае (которой он подражал), влажное дыхание Фрика, Фрака и Рози. Когда взошло солнце, он отважился понюхать их тела, чтобы поверить в смерть, которую им принес. Хотя Фрик, Фрак и Рози еще не испустили дух, они лежали совершенно неподвижно. Они не могли ни подняться, ни залаять. Подозрительный и осторожный, Бенджи оставался с ними до следующего утра, пока не убедился, что они мертвы.

Аттикус, по всей видимости, куда-то исчез. Возможно, он чувствовал приближение смерти и хотел встретить ее в одиночестве. Как бы то ни было, Бенджи больше никогда не видел вожака стаи. Впрочем, судя по агонии остальных, пес был мертв.

Об этой бойне Мэжнун услышал только в самых общих чертах. Из рассказа Бенджи выходило, что какая-то странная болезнь или что-то в этом роде, – пощадившее самого бигля – прикончило то, что некогда было сильной стаей. «Только подумай, – торжественно заявил Бенджи, – из псов, сидевших в клетках в ночь перемен, в живых осталось только двое, может быть, трое». Двое или трое псов, знавших то же, что знали они с Мэжнуном. Некоторое время они молчали.

– Мне было жаль увидеть столько смертей, – наконец произнес Бенджи.

– Да, – кивнул Мэжнун, – столько смертей кого угодно заставят печалиться.

– А воды попить не найдется? – спросил бигль.

Мэжнун был слишком проницательным, чтобы не обратить внимание на туманность рассказа Бенджи о последних днях стаи. Пудель насторожился. Но его недоверие было частью смешанных чувств, которые он испытывал к биглю. К смутной антипатии примешивалось ощущение братства. Бенджи был последним или одним из последних псов из его стаи. Мэжнун чувствовал ответственность – возможно, чисто инстинктивно, как более сильный из них двоих. Тем не менее, часть его все же предпочла, чтобы Бенджи находился где-нибудь в другом месте. Мэжнун ощущал какую-то тревогу, но прежде чем решить, что делать с биглем, нужно было научить его человеческому языку, как он обещал.