Пятнадцать псов
Шрифт:
Это оказалось труднее, чем предполагал Мэжнун. Сам он начинал со словарного запаса примерно в сотню человеческих слов. Потом он терпеливо его расширял. Он думал сначала научить Бенджи основным словам и фразам («еда», «вода», «гулять», «не трогай меня» и так далее), а затем рассказать ему о контексте и нюансах. Именно так и работал их собственный, собачий праязык: оттенки значений всем понятных «гав-гавов» передавались позой, тоном или зависели от ситуации. Но как он объяснит Бенджи, что для людей определенные слова одновременно означают и не гарантируют того, что они должны означать? Например, Мэжнун не мог представить себе слова более фундаментального, чем «еда» или то, что с ней связано: «есть», «голод», «я проголодался». Он не мог придумать другое такое слово, кристально-ясное значение которого
– Ты голодная?
– Я могла бы и поесть, – ответила Нира.
– Что ты могла бы съесть?
– А какие будут предложения?
– Я имел в виду ужин. А ты о чем подумала?
– Ну, – протянула Нина, – раз ты хочешь только поужинать… Я-то надеялась, ты будешь не прочь отведать мои булочки.
– В таком случае, – произнес Мигель, – нам следует удалиться для обсуждения меню.
И вместо того, чтобы есть, они пошли в спальню, закрыли за собой дверь и, насколько Мэжнун мог судить по доносящимся оттуда звукам и запахам, принялись спариваться. Это озадачило его на какое-то время. Не потому, что Нира с Мигелем спарились, а потому, что они, похоже, объединили две очень важные вещи: еду и совокупление. Мэжнуну это показалось нелепицей. Лучше бы Мигель вошел, говоря о какой-то тривиальной вещи вроде мытья полов, что бы и означало его желание спариться. Это сбивало бы с толку не меньше, но хотя бы не столь фундаментально что ли… Пудель начал уроки человеческого языка с предупреждения.
– Послушай, маленький пес, – начал он, – люди не всегда имеют в виду то, что означают звуки, которые они издают. Ты должен быть осторожен.
– Уверен, все именно так, – ответил Бенджи, которого совершенно не волновали нюансы человеческого языка. Он хотел просто выучить его, видя, как устроился Мэжнун. Его положение было весьма завидным, и Бенджи предположил, что связано это было как раз со знанием человеческого языка.
Бигль не принял всерьез предупреждения Мэжнуна еще и потому, что они оба были знакомы со странностями, таящимися и в их языке. Взять, к примеру, манеру речи Принца:
Мы двинулись к равнинам —
Менялся травяной покров —
Тропой, что выбрала Графиня.
Истерлось ее имя,
Но путь все брезжит вдалеке.
Земля ничто не забывает.
или
Облитым быть – дело принципа
(Зеленый змей уже свернулся в хозяина руке),
Взад-вперед, струю разрезая.
С шерстью, грязной от мыла,
Прыгай, чтобы вода все смыла.
Иными словами, Бенджи был уверен, что поэзия Принца подготовила его к подводным камням человеческой речи.
Месяцы, в течение которых Мэжнун учил Бенджи говорить «по-человечески» (то есть, по-английски), прошли в непрерывной борьбе. Мэжнун обучал бигля так, как это делало бы любое разумное существо. Он издавал звуки, которые были особенно важны, чтобы Бенджи мог их распознать и повторить. У такого метода имелись свои сложности, потому что Мэжнун не говорил в присутствии Ниры. Уроки английского проходили в дальнем углу сада, где прохожие не видели псов, хотя и могли услышать. Каким бы сообразительным ни был Бенджи – а он был очень сообразительным, когда им двигал личный интерес – некоторые вещи нельзя было освоить
Имя Ниры с самого начала удавалось ему достаточно хорошо для того, чтобы не возникало сомнений: он обращается именно к ней. Ее приводило в замешательство и даже пугало, когда бигль, опасаясь, чтобы услышит Мэжнун, «шептал» ее имя.
– Нирааа, – протягивал он, а потом пробовал произнести какое-нибудь слово. Например:
– Вуууда.
– Вода? – переспрашивала Нира, и тогда Бенджи повторял за ней, стараясь сымитировать ее произношение, и добавлял:
– Бууу дабра, – так в его исполнении звучало «будь добра», потому что «пожалуйста» выговорить он, разумеется, никак не мог. Он наблюдал за тем, как она подливала воды или, что случалось чаще, говорила:
– В миске еще есть.
На что Бенджи с неизменной вежливость отвечал:
– Иииба.
И она педантично поправляла его, преодолевая почти невыносимую оторопь от общения с биглем.
План Бенджи в общем-то работал, но только до той поры, пока он не решился сказать Нире:
– Деенга.
Он имел в виду «деньги», слово, значение которого Мэжнун не смог толком объяснить. Оно имело какое-то отношение к тому, что Мэжнун охарактеризовал «нечто за нечто»[4], слово это было загадочным и в то же время явно важным, возможно, самым важным. Оно еще как-то было связано с тонкими круглыми медными дисками, валявшимися на улицах города.
– Что? – переспросила Нира.
– Деенга, бууу дабра.
Нира на секунду подумала, что бигль имеет в виду французского импрессиониста Дега. Вероятность того, что Бенджи был знаком с историей искусства, наводила ужас, потому что это было бы совсем за гранью разумного. Но его истинная просьба была не менее пугающей.
– Ты хочешь денег? – уточнила она.
– Да, – ответил Бенджи, кивнув для верности.
– Нет, – сказала Нира. – Нет, нет. Мне нечего тебе дать. Иди отсюда.
Не понимая, почему Нира расстроилась, Бенджи поспешил прочь из кухни, опасаясь, что сделал что-то не то. Так оно, собственно, и было. Нира поговорила с Мэжнуном о его «друге», и, когда псы остались наедине, пудель напал на бигля, кусая его, пока тот не заскулил и не обмяк, сдаваясь. Мэжнун, однако, продемонстрировал слабость. Он освободил Бенджи, не причинив ему вреда, не прикусив до крови. Более того, он предупредил бигля, что заговори он еще раз с Нирой, его ждет наказание похуже. Бенджи улизнул, пождав хвост. Некоторое время, из почтительности к более крупному псу, он не показывался, спрятавшись за диван. Но он его не боялся. Сам факт предупреждения со стороны Мэжнуна был для Бенджи достаточным доказательством того, что пудель не опасен. Он даже продолжил учить его английскому! Кроме того, отрезав Бенджи от Ниры, Мэжнун невольно вынудил его выбрать другой (возможно, даже лучший) путь к освоению английского – Мигеля. Мигель был крупнее и опаснее Ниры и, без сомнения, обладал большей властью. И уж конечно, он был экспертом в английском. Почему бы ему не поговорить с Мигелем?
Однако здесь было над чем поразмыслить. Как отреагировал бы Мигель, обратись он к нему? Расстроился бы так же, как Нира? Кроме того, должен ли Бенджи поставить Мэжнуна в известность о своих намерениях? Пудель, может, и не опасен, но он очень внимателен, будет непросто скрыть от него разговоры с Мигелем.
В конце концов, Бенджи решил действовать напрямик. Он подошел к Мигелю вечером, когда тот уже поужинал и читал в спальне в одиночестве. Мэжнун с Нирой были в ее комнате: пес опустил морду на дощатый пол и лежал с закрытыми глазами, поджав лапы под себя. Бенджи вошел в спальню и сел рядом с кроватью, пока Мигель не заметил его. Обратив на себя внимание, бигль начал с невинной просьбы: