Пятьсот веселый
Шрифт:
Они захватили с собой ведерко, кусок мыла, мочалку и пошли подальше от вагона, к пустым платформам.
— Я бы и сам с удовольствием помылся, — сказал Генка. — Уже десять дней в бане не был.
— Десять дней! — Арвид презрительно фыркнул и смешно пошевелил ушами. — Я уже больше месяца не моюсь.
Они шли вдоль состава, унылого и неподвижного. Казалось, он вовсе не в силах тронуться с места, но в голове состава обнадеживающе дымил паровоз, способный вдохнуть жизнь в эти понурые коричневые вагоны, грязные
— Давай залезем в вагон с высокими бортами, — предложил Арвид. — Там можно раздеться догола и ни один черт нас не увидит.
Он полез по железным скобам, и скоро стриженая голова исчезла за бортом.
— Красота! — послышался веселый голос. Генка взобрался на борт вагона и с этой высоты
увидел весь состав, длинный, неровный, разномастный. Рядом с породистыми зелеными вагонами пассажирских поездов пятьсот веселый напоминал разухабистого беспризорника, щеголяющего своими лохмотьями. Даже не верилось, что эта нелепая громада, похожая на давно вымершее доисторическое чудовище, может передвигаться по дисциплинированным, строгим рельсам.
— Что сидишь, как петух на насесте? — Читинец уже разделся и стоял, переминаясь с ноги на ногу, худой, незагорелый и жалкий, похожий на цаплю, отощавшую после долгого перелета.
— Ну и силен ты! — Генка, смеясь, спрыгнул вниз. — В чем только душа держится?
— Держится, и ладно, — сердито буркнул Ар вид, стараясь побороть смущение, которое всегда испытывает голый человек перед одетым. — Давай, лей мне потихоньку, чтобы воды хватило.
Он взял бесформенный кусок вязкого мыла, мочалку из рогожи, и омовение началось. Арвид тер свое синеватое, тщедушное тело ожесточенно, остервенело и даже постанывал от удовольствия.
— Потри спину, будь другом, — попросил он, сморщив лицо из-за мыльной пены, попавшей в глаза.
Генка постарался на славу. Арвида мотало из стороны в сторону, спина его моментально покраснела.
— Потише ты! — завопил он, хватаясь руками за борт вагона. — Живодер чертов!
— Помалкивай, вшивый! — веселился Генка, но все же стал действовать осторожнее.
Потом Арвид опрокинул на себя остатки воды и, приплясывая на тонких голенастых ногах, начал вытираться.
— А этот черный — прямо как граф Монте-Кристо! Таких шмоток надавал!
Вещички действительно были отличные. Когда Арвид натянул футболку, трусы и новые носки, он прямо преобразился, и даже нескладная фигура и стриженая голова не мешали ему стать симпатягой.
— Старые штаны противно надевать, — Арвид брезгливо сморщился, двумя пальцами поднял свои брюки, грязные, залатанные, с бахромой на манжетах.
— А ты хотел, чтобы Владимир тебе и шубу со своего плеча пожаловал, и туго набитый кошелек? — съехидничал Генка.
— А почему бы и нет? — хохотнул Арвид, надевая свои древние ботинки. —
— Ох и неблагодарный! Хоть спасибо скажи ему!
— Еще чего! — Арвид вздернул вверх остренький, теперь уже чистый подбородок. — Мне бы столько барахла, я тоже раздавал бы его направо и налево.
— Так тебе и поверили! Ну, выбрасывай свое тряпье и пойдем.
Арвид с сожалением посмотрел на ветхую одежонку и полез из вагона:
— Пусть валяется здесь. Куда ее сейчас выбросишь?
— Погоди минутку, — придержал Генка Арвида за локоть, когда они спустились на землю. — Ты не договорил тогда… Почему мать не отпускает тебя в Ригу?
— Интересно в замочную скважину заглянуть, да?
— Подумаешь, секреты! За тремя замками! У нас пацаны тоже из дому удирали. Потом возвращались как побитые собачонки. И ремня от отцов получали.
— Мать не хочет, чтобы я был моряком, — сказал Арвид, задетый тем, что его сравнивают с пацанами, которые убегали из дому без всякой цели да к тому же, наверно, на два-три дня. — Говорит, что сначала надо кончить школу, а там видно будет.
— Правильно говорит, — одобрил Генка. — Ну куда ты без аттестата? Уж потерпел бы два годика…
— Посмотрел бы я, как ты с моим отчимом потерпел! Да и причем тут аттестат? Хоть десять аттестатов получи — все равно меня мать в моряки не пустит. С тех пор как отец утонул, она о море и слышать не хочет…
— Утонул? Давно?
— Мне было четыре года. А может, пять. Он рыбаком был.
— Ты его помнишь?
— Конечно, помню. Он был большой, от него пахло рыбой, табаком и чем-то таким… хорошим. Наверно, морем, Он подкидывал меня под потолок. А волосы у него были желтые…
— Желтые? — удивился Генка.
— Желтые, — подтвердил Арвид. — Не рыжие, не белые, а желтые, как солома, это я, как сейчас, помню. А когда он утонул, мы с матерью жили вдвоем. Потом она вышла замуж за этого и родила девчонку. А тут война, и мы эвакуировались в Читу.
— Почему так далеко — в Читу?
— Почему да почему! — ни с того ни с сего разозлился Арвид. — Надоело!
Но потом не очень охотно объяснил:
— Бабка у меня в Чите и две тетки — мамины сестры. Вот к ним и поехали. Отчима-то в армию не взяли — хромой…
— Так у тебя мать, выходит, сибирячка?
Арвид кивнул.
— Интересно! А в Латвию как попала?
— Отец воевал тут в гражданскую. Слыхал про латышских стрелков? С ним и уехала… Ох и доставалось потом отцу за службу у красных! Я-то, конечно, не помню — мать рассказывала.
— А отчим кем работает?
— А ну его! — махнул рукой Арвид. — И говорить не хочется. Бьет, да еще при матери. Вот стану матросом, напишу ей, чтоб приезжала ко мне. Только бы не сцапали, как в тот раз…