Пятый крестовый поход
Шрифт:
Армия христиан выстроилась на берегу и с замиранием сердца следила за кораблями, уплывающими к победе или смерти. Многие из воинов отдали бы все, только чтобы быть там, в плавучей крепости. Успех дальнейшей осады зависел от сегодняшнего штурма. Пульс войны за Египет сейчас бился в каждом порыве ветра, раздувающего паруса головного корабля. И все молились. И на кораблях, и на берегу. Тайно или явно вожди и простые воины – все обращались мыслями ко Всевышнему, прося победу.
На противоположной стороне – на стенах Косбари – сарацины с тревогой взирали на плывущую к ним смерть. Каждый понимал: не устоять – значит, отдать Дамиетту врагу для блокады, отрезать город от продовольствия. Гарнизон был небольшим,
Лотринген, Штернберг и Лихтендорф еще не поднялись в крепость и стояли у кормы, как и многие другие рыцари. Они молчали и смотрели на Нил. Свежий ветер обдувал их огрубевшие, загорелые, щетинистые лица. Каждый думал о своем, и говорить не хотелось. Но как только Косбари показалась совсем близко, маркиз, странно улыбнувшись, произнес:
– У меня есть сын. Его зовут Генрих. Ему всего пять, и он почти меня не знает. Если я сегодня погибну, а кто-нибудь из вас вернется домой, разыщите в Провансе баронессу Катрин де Флок, пусть наш сын унаследует мой титул и земли. Завещание я оставил в моем замке у моего священника.
– Бог мой! – воскликнул Лотринген. – И ты ничего не говорил?! Тебя столько раз могли отправить к праотцам, а ты только сейчас рассказал о своем сыне?
– Пойдемте, господа. Башня рядом, – сказал, весело похлопав маркиза по плечу, Штернберг. – Сегодня мы победим, и ты подробно расскажешь о своем приключении в Провансе.
– Лихтендорф, ты ничего не говорил герцогу про Али-Осириса? – спросил Лотринген. – Уже столько месяцев прошло, как этот египтянин таскается к нам, и все без толку?
– Его сведения будут нужны, когда мы перейдем на другой берег и блокируем Дамиетту, а сейчас о них говорить ни к чему.
Друзья поспешили подняться по лестнице в крепость, которую уже заполнил цвет рыцарства Германии и Голландии. Одни стояли плечом к плечу на самой верхней площадке крепости, откуда перекидывался мост. Другие остались на внутренних лестницах, третьи – на нижних площадках.
Лихтендорф улыбался, хотя лица остальных крестоносцев были напряжены. Маркиз знал, что сегодня умрет.
В ночь на 25-е ему во сне явились двое – отец и дед. Ни одного из них он не помнил, но сразу понял, что это они. Дед Оттон еще безусым юнцом отправился во Второй крестовый поход под предводительством императора Конрада III и погиб под стенами Дамаска. Он так и явился Лихтендорфу с залитым кровью лицом, но почему-то с улыбкой, отчего был похож на демона. Оттон смотрел на внука долго и молча, а потом протянул ему обрубок руки. Когда дед погиб, отцу – Леопольду – был всего год. Когда он вырос, единственной его мечтой стало отправиться в Крестовый поход и отмстить за родителя. Леопольд был женат три раза, но лишь от последнего брака у него родился сын – Карл. Проведя с новорожденным не более месяца, он наконец-то дождался исполнения своей мечты и ушел отвоевывать Иерусалим с Фридрихом Барбароссой. Увы, и ему не суждено было видеть, как растет его сын. Леопольд погиб в горах Малой Азии в одной из многочисленных стычек с конницей турок. Перед Лихтендорфом он явился бледным стариком, с седыми волосами, развевающимися на ветру и готовыми вот-вот оторваться. Леопольд говорил громко, как бы стараясь перекричать ветер, но слов его Карл не понял. Наконец ветер поднял отца и развеял, как прах.
Когда маркиз проснулся, он почувствовал легкость во всем теле, а слуга сказал, что взгляд у господина тусклый и безжизненный. Лихтендорф понял, что это его последний день. Он ни о чем не жалел. Жил, как хотел, испытал и любовь женщин, и славу боя. А что еще нужно? Женщины…
С мадам де Флок – бедной молодой вдовой – он прожил всего несколько недель, повинуясь вспыхнувшей взаимной страсти, а потом ушел, как и всегда, на поиски новых приключений. Молодой маркиз не хотел связывать себя никакими обязательствами. Прошло три года, и случай вновь привел его в Прованс, и Лихтендорфу безумно захотелось навестить свою давнюю подругу – Катрин де Флок. Но баронесса, увидев маркиза, не выказала ему никаких признаков радости и лишь молча указала на малыша, теребившего ее юбку. Лихтендорф не знал, как поступить, ведь чувства к Катрин давно прошли, осталось лишь вожделение, но есть сын, пусть и незаконнорожденный… В тот день маркиз оставил все золото, что у него было с собой, и пообещал мадам де Флок вернуться, как только сможет. И не вернулся – начался Крестовый поход. И уже не вернется никогда.
Но есть завещание! Древний род Лихтендорфов не угаснет! Маркиз никогда не боялся смерти, всегда был в первых рядах атакующих, но сегодня та лихорадка, что будоражила его кровь каждый раз перед битвой, улеглась. Он был спокоен и даже безучастен к окружающему. Это Лихтендорфу не нравилось. Умирать – так с яростью и страстью, как погибали его предки! Да, давно семейный склеп Лихтендорфов не пополнялся – тела его предков оставались в чужой земле, на поле брани. Что ж, видно, ему еще долго пустовать.
Корабли наконец-то справились с течением и смогли бросить якоря у северной стены Косбари. Головной корабль очень страдал от «греческого огня», выпускаемого защитниками башни, и от камней, метаемых в него с городских стен. Воины и моряки усердно работали, туша огонь песком и уксусом. Камни падали и в корабли с крепостью, дробили канаты, связывающие их, насмерть валили людей. Поток, льющийся и падающий с неба, был ужасен!
Арабы в башне, воспользовавшись замешательством христиан, вымазали маслом верхнюю часть лестницы, покрыли ее «греческим огнем». Она мгновенно воспламенилась. Крестоносцы наверху сбились в кучу к одному месту, спасаясь от огня, и под их тяжестью подвижной мост, прилаженный впереди, опустился. Знаменосец герцога Австрийского упал с лестницы, и арабы захватили его знамя. Рев радости отозвался со стороны башни, рев ярости – со стороны христиан. Кое-как, все с помощью того же песка и уксуса, теряя людей под обстрелом арабов, огонь удалось сбить.
Лихтендорф в багряном сюрко с родовыми золотыми львами, потрясая огромным мечом и выставив перед собой щит, в горшковом шлеме с черными рогами первым устремился на сарацин. Разрубив на пути четверых, он первым взошел на стену Косбари. За ним устремился молодой фризский рыцарь, привязавший к своей правой руке цеп. Этим оружием он разбил не одну голову и добрался до своего главного трофея – знаменосца. Мозг вперемешку с кровью забрызгал желтое знамя султана, и оно оказалось в руках христиан.
Крестоносцы хлынули на башню, и началась страшная рубка, слепая и яростная. На маленьком пространстве, практически в тесноте рубили меч и топоры, крушили палицы. Штернберг бился рядом с герцогом, не раз прикрывая его своим щитом. Лотринген же прикрывал спину брата.
Лихтендорф, проделав кровавую борозду в плотных рядах защитников Косбари, вдруг понял, что он один, а вокруг только враги. Остальные крестоносцы еще только всходили на башню, преодолевая мощное сопротивление. Спокойствие покинуло графа, он вновь почувствовал упоение битвой. Это придало ему сил и дорого стоило врагу. Лихтендорф сражался, стоя на одном месте, отражая удары, сыпавшиеся на него со всех четырех сторон, и вокруг уже выросла гора из десяти трупов.