Пятый персонаж
Шрифт:
– А какой же тут риск? – удивился Бой.
– Дело в том, что Хорник – моя фамилия по мужу, – неохотно призналась Дениза. Она вышла замуж в двадцать лет, как раз только-только началась война, брак оказался неудачным, и она вскоре подала на развод. Допустимо ли для представителя престола иметь жену, бывшую прежде в разводе?
Бой с ходу отмел эти соображения. Королева Виктория на том свете. Даже король Георг на том свете. Теперь все уже признали необходимость и гуманность разводов, а она с ее блистательной борьбой за либерализацию законов о разводе вообще попадает в особую категорию. Но Дениза еще не кончила свои признания.
Были и другие мужчины, сказала она. Она женщина с нормальными физиологическими потребностями – Дениза говорила без тени смущения, – поэтому у нее были две-три связи.
Бедная девочка, сказал мне Бой, она все еще пребывает в плену этого смехотворного двойного стандарта. Он поведал Денизе о своей ужасной ошибке с Леолой и как он был вынужден – в самом буквальном смысле этого слова, – был вынужден искать на стороне понимание и физическую взаимность, которых ему так недоставало
– Ну и, – печально улыбнулся Бой, – было последнее, совсем уже абсурдное возражение, что люди могут подумать, что она выходит за него из-за денег и из-за положения в обществе, которое он может ей дать. Ведь она была простой девчонкой из захолустного городка, и даже если жизненный опыт обогатил ее некоторыми знаниями и навыками (если правильно помню, тут она допустила некоторый перебор, заявив, что «прошла полный курс школы болезненных ударов»), она далеко не уверена, что достойно справится с ролью миссис Бой Стонтон и – если осуществятся обсуждаемые ими возможности – супруги губернатора. Вот представим себе – просто на мгновение представим, – что ей придется принимать кого-нибудь из членов королевской фамилии! Нет, Дениза Хорник знает свои возможности и свои ограничения, и она слишком любит Боя, чтобы становиться ему обузой.
Да, она его любит. И всегда любила. Она понимает его пылкий, неугомонный дух, столь плохо совместимый с современной политикой, где самое главное – это заигрывать с обывателями. Она всегда видела в нем – нет, она совсем не претендует на высокую интеллектуальность, но все же читала кой-какие серьезные книги – канадского Кориолана. «О свора подлых псов! Я ненавижу, как вонь гнилых болот, дыханье ваше!» [64] Она легко могла представить себе, как он бросает эти слова в лицо сукиным детям, которые прокатили его на последних выборах. Она стремилась к нему всем своим сердцем как к истинно великому человеку, слишком гордому, чтобы пожимать руки и целовать младенцев, лебезить перед всякими подонками, чтобы те позволили ему делать дело, для которого он рожден.
64
У. Шекспир. «Кориолан» (III, 3) (пер. Ю. Корнеева). Этими словами полководец Кориолан поносит римлян, несправедливо отправивших его в изгнание.
Одним словом, мужественность (от слова «мужской») ума, позволившая Денизе Хорник добиться успеха в мире, была отброшена и под этой грубой оболочкой обнаружилась нежная, любящая женщина, найденная и пробужденная Боем Стонтоном. Они поженились после соответствующих приготовлений.
Эта свадьба не была ни религиозной церемонией, ни веселым праздником; я бы назвал ее светским приемом по первому классу. Присутствовали все влиятельные обитатели финансового и экономического мира; неутомимая невеста сумела вытащить из Оттавы чуть не половину министров, премьер-министр прислал поздравительную телеграмму, сочиненную самым красноречивым из его секретарей. Венчал их епископ Вудиуисс, для чего потребовались длительные уговоры и клятвенные заверения, что Дениза не была в разводе виновной стороной; Бой говорил мне потом, что все эти епархиальные заботы и слухи о смерти Бога заметно испортили епископа, а ведь умный был человек. Новобрачная блистала обручальным кольцом с бриллиантом размеров необычайных, шафером был президент какого-то банка; наилучшее шампанское текло, как наилучшее шампанское, порученное заботам очень хорошего буфетчика (то есть не больше трех фужеров на нос – если обладатель того носа не начнет скандалить). Веселья особого не наблюдалось, но и горечи тоже, если не считать эпизода с Дэвидом.
– А мы будем целовать невесту? – спросил его некий средних лет гость.
– А почему бы и нет? – пожал плечами Дэвид. – Ее целовали ничуть не меньше, чем Библию в уголовном суде, и примерно такие же люди.
Гость побежал рассказывать другим гостям, что думает Дэвид о своей новой мамочке.
Я сомневаюсь, чтобы Дэвид был прав. Ни он, ни Каролина не питали к Денизе особо теплых чувств, а ее дочку Лорену так вообще не переваривали.
До свадьбы о Лорене вроде как забывали, хотя она, конечно же, была существенным элементом создаваемой семьи. Тринадцатилетняя рябая после ветрянки девочка, она являлась плодом того самого брака с Хорником, о котором говорила Дениза. Лорена рано развилась, ее большие, на редкость упругие груди торчали вверх, к самому подбородку, создавая впечатление, что у нее совсем нет шеи. У нее было плотное короткое туловище и такая плохая координация движений, что она каким-то образом умудрялась сшибать предметы со столов, расположенных вроде бы вне ее досягаемости. Она плохо видела и носила очки с толстыми стеклами. Ее руки и ноги – а наверное, и все тело – обещали быть чрезмерно волосатыми, при малейшей нагрузке она буквально обливалась потом. Лорена смеялась часто и громко; когда она заходилась особо долгим смехом, у нее по подбородку текли слюни, потом она замечала их, втягивала назад и густо краснела. Недоброжелательные люди называли ее дурковатой, что было несправедливо; учителя специнтерната, где Лорена жила и училась,
Уже с самого начала свадьбы Лорену охватило буйное веселье. Шампанское полностью отключило ее сдерживающие центры; ликующая, со слюной на подбородке, она носилась по залу, натыкаясь на не успевших увернуться гостей, и во весь голос кричала: «Сегодня я самая счастливая девочка в мире! У меня теперь чудесный новый папочка, мой папуля – он разрешил мне называть его папулей! Посмотрите, какой он мне подарил браслет!»
Добрая и простодушная, Лорена пыталась сойтись с Дэвидом и Каролиной поближе. А как же еще, ведь они теперь одна семья. Бедняжка даже не подозревала, какие разные, порою странные отношения может подразумевать слово «семья». Каролина с ее перманентно мерзким характером отвечала новообретенной сестричке откровенными грубостями. Тем временем Дэвид напился; когда был провозглашен тост за невесту и жених произносил ответную речь, его сынок хихикал и отпускал вполголоса сомнительные шуточки.
Редко бывает, чтобы на свадьбе да без клоуна; на второй свадьбе Боя в роли клоуна выступала Лорена, когда же она упала – то ли от шампанского, то ли от непривычно высоких каблуков, то ли от того и другого разом, – я помог ей подняться, отвел в прихожую и внимательно выслушал ее рассказ, какая у нее собака, и что она умеет делать, и какая она умная. Через какое-то время Лорена уснула, и двое официантов отнесли ее в машину.
3
Так уж повелось, что старые друзья мужа вызывают у жены определенную неприязнь, но я сразу почувствовал, что в моем случае Дениза проявляет необычную суровость. Она была довольно умна, довольно привлекательна, обладала редкими способностями к интригам и политиканству, а также еще одним своеобразным качеством: вся ее жизнь, все ее интересы носили сугубо внешний характер. И не то чтобы Дениза была слепа и глуха к вещам духовным – нет, она чувствовала, что они существуют, и относилась к ним с откровенной, агрессивной враждебностью. Она прямо заявляла, что согласилась на церковный брак исключительно ради Боя, чтобы не повредить ему в глазах общества, она порицала обряд венчания за то, что он ставит женщину в приниженное положение. Вся ее кипучая энергия была направлена на социальные преобразования. Упростить процедуру развода, прекратить дискриминацию женщин при оплате труда и приеме на работу – вот что видела Дениза делом своей жизни, и она служила этому делу не как карикатурная мегера-феминистка, но рассудительно и трудолюбиво, со всей своей логикой и коммерческой сметкой. Бой постоянно убеждал меня, что под ее внешней оболочкой деловой женщины и общественной деятельницы таится милая, застенчивая девочка, робко ищущая любви, ласки и понимания, однако Дениза не спешила продемонстрировать мне эти свои качества, так что они навсегда остались скрытыми от моих глаз на манер обратной стороны Луны. Она интуитивно чувствовала, что я вижу в женщинах не своих сограждан, которых крупно надувают из-за каких-то мелких биологических отличий, а нечто совсем, совсем иное. Возможно, она даже догадывалась, что я высоко почитаю женщин – и именно за те их качества, которые она в себе подавляла. Во всяком случае она не желала видеть меня в своем доме, и если я по тридцатилетней привычке заходил к Бою, она тут же начинала со мною спорить, преимущественно о религии.
Невежда в религиозных вопросах, она, как и все ей подобные, приписывала людям, тем или иным образом связанным с религией, совершенно бессмысленные воззрения. Занимаясь туристическим бизнесом, она неизбежно должна была наталкиваться на мои книги, а потому знала, что я пишу о святых. Святость, святые – все это казалось Денизе чудовищной бессмыслицей, так что в ее глазах я стоял на одном уровне с людьми, гадающими на кофейной гуще, и проповедниками социального кредита. [65] Меня продолжали приглашать на обед, но теперь это делалось от случая к случаю и непременно в компании других нежелательных личностей, от которых нужно как-то отделаться; другом этого дома я не был.
65
Социальный кредит – экономическая доктрина, предусматривающая государственное регулирование розничных цен с последующим распределением доходов государства между гражданами.
Чтобы хоть как-то загладить неловкость, Бой время от времени зазывал меня в свой клуб. Теперь мой старый школьный товарищ стал совсем уж важной персоной, и не только в деловом, но и в общественном плане – он занимался многими филантропическими проектами и даже несколькими артистическими (они как раз входили в моду).
Я чувствовал, что все это Бою не по душе. Он ненавидел само понятие «комитет», но был вынужден заседать в одних, возглавлять другие. Он ненавидел бестолковщину, но демократия неизбежно связана с некоторым количеством бестолковщины, и это приходилось терпеть. Он ненавидел неудачников, но с кем же работать благотворительно, если не с неудачниками? Бой все еще был красив, все еще умел заворожить людей, но когда он позволял себе расслабиться – как, например, со мной, – в нем чувствовалось разочарование и даже ожесточение. Он заразился от Денизы так называемым рационализмом и переживал эту болезнь в довольно острой форме. Мой капитальный труд по психологии мифа и легенды вызвал уйму отзывов и рецензий. По всей видимости, Бой прочитал что-то из этой печатной продукции и сделал свои выводы; при нашей ближайшей встрече (это было в клубе «Йорк») он накинулся на меня с обвинениями в интеллектуальной банальности и пособничестве распространению суеверий.