Пятый угол
Шрифт:
Он то ходит по комнате, скрестив руки на груди: два шага вперед, два назад, резкий разворот, то замирает напротив.
– Потребовалось больше полутора лет, чтобы признать, я облажался, ошибся, рехнулся. Ты нужен мне, больше, чем кто-либо в жизни. И да, люблю. Прости. Это все.
Опирается, не глядя, руками на стол. Комната почти черная, не вижу его лица, но то, что не слышу дыхания, гораздо темнее. Он ждет. Я молчу. Верю в искренность? Да. Даже переспрашивать себя не надо – верю, не только этим словам, но и тому, как он говорил чуть раньше, - не сексом после разлуки,
– Брайан, какой же ты дурак. Знаешь, почему поверил тогда? Поверил после всего, что было перед Нью-Йорком, после семи месяцев здесь. Потому что ты был убедителен, а я, блядь, считал тебя уже своим. Да-да, меня увлекал успех, но ты же сам говорил – это цель, помощь, большой шанс… Я верил тебе, Брайан. Верил больше, чем себе. В твоем «я люблю» почему-то услышал и «всегда буду». Я перестал тебя искать, решил, все, нашел. Понимаешь, мне в голову не могло прийти, что ты способен этим врать, не важно, по какой причине. Предал, передал, это не важно, суть в другом - ты снова решал все сам за нас двоих, используя свои методы, которые посчитал правильными.
Он стоит не шевелясь, все больше проваливаясь в ночь, только пятна лица и рук, размытые тяжестью разговора. Больше всего хочу скрыться с ним в этом сумраке, на ощупь раздевать, попадая губами в лицо плечи, грудь. Пытаюсь закончить мысль.
– Брайан, я изменился. И не только из-за тебя, - жизнь… Банально, да? Но она зигзагом выносила в полярные состояния и показывала, как можно существовать самому: где искать, куда падать, откуда подниматься. И мне это понравилось, Брайан. Не хочу врать, только не тебе. Я услышал и простил, потому что понял. Ты - это ты, какой есть, каким был и каким будешь. Можно менять маски, можно проводить модификационные опыты над личностью, заниматься самообманом, но ты всегда будешь Брайаном Кинни, тем, кого я полюбил и кого… Прости меня тоже, во всем, что произошло общая вина, вне зависимости от процента.
Он выходит из темени, обманчивая мягкая грация, кладет руки мне на плечи, дышит в губы:
– Мне не за что прощать. Но ты ведь не закончил?
Сказать то, что должен, почти соприкасаясь лицами? Нет, не могу. Осторожно высвобождаюсь, отхожу к окну.
– Я все еще люблю тебя, Брайан. Не меньше и не больше. Хочу так же, как хотел всегда, с первого дня. Но этого недостаточно, чтобы забыть и начать заново.
– Джастин, мы играем в одни ворота.
– Но разными мячами.
– Я могу играть твоим.
– Своим хочу сам.
– Почти все понятые ошибки можно исправить.
– Не знаю. Твои слова: можно хотеть, однако не факт, что получится.
– Если не пробовать, то…
– Не хочу жить на испытательном полигоне. Исправить, склеить, собрать разбитое можно только тогда, когда под рукой все части, все осколки.
– У меня все.
– А у меня нет. Первый есть, - любовь, да в трещинах от попадания то в печь, то в заморозку, но целый. Второй – желание, невредимый и блестящий.
Он подходит, резко разворачивает, прижимает к стене.
– Джастин, не убеждаю забыть, мол, вот херня-то приснилась, и жить как прежде. Но, блядь, почему ты веришь выборочно? Хочешь пафоса? Зачем? Почему, если признаюсь, да, облажался, ты веришь. Когда хочу сказать: не переступлю эту черту, не буду лгать – сомневаешься? В чем разница?
Я вижу только его губы, из которых кроткими толчками вылетают слова. Хочу кричать, - и кричу.
– Для меня есть. Брайан, сукин ты сын, я ведь каждый раз буду думать, правда или нет, обман или истина. Так невозможно. И, еще, блядь, повторюсь, нельзя говорить пятью словами о нелюбви и нежелании быть вместе, после всего того, что у нас было. В моем доверчивом мозге не уложилась твоя хитроумная схема, Брайан. Понял все линейно, и так же линейно двинулся от тебя, без тебя. Дай договорить! Ты предлагаешь снова вместе? Общая жизнь- это один сосуд, не два рядом, а один на двоих. И без важнейшего для меня доверия, в нем всегда будет дыра, в которую начнет вываливаться и уважение, и желание, и любовь.
Он тоже кричит:
– Иди к дьяволу, Джастин, ты рассуждаешь как принцесса, начитавшаяся Джейн Остин. Да, дыра есть. Да, доверие в прединфарктном состоянии, если вообще еще живо, но, блядь, только от нас зависит, хорошо, от меня, качество реабилитационных мер. Оно не может сдохнуть навечно. Черт возьми, что с тобой происходит. Если только…
Он замолкает на полуфразе, отходит, садится на пол около кровати, прислоняясь к ней, сгибает ноги в коленях, поднимает вверх лицо. Напротив загорается фонарь и Брайан сейчас, как тот голубой инопланетный Бог, увиденный мною впервые около Вавилона. Хочу запомнить его таким и унести с собой.
– Если только что?
– …ты не хочешь…
Что сказать? Где моя правда? Настоящая правда? Эта? «Я люблю тебя, хочу тебя, давай попробуем забыть, простить, верить. Вернусь». Или эта? «Я не могу, не доверяя. Хочу попробовать жить решать, выбирать сам». Не та и не та, - половина из каждой.
– Брайан… Не знаю, что мне нужно больше: быть вместе – или быть самому; искать осколок - или двигаться вперед по другому пути. Но я должен понять себя не в связке Кинни-Тейлор, а отдельно, кто я есть такой – Джастин Тейлор. Понимаешь? Хочу разобраться, для этого нужно время.
– Понял, не продолжай. Это всё, Джастин?
– Если бы знал! Ты огромная часть жизни, но я уже не тот пиздёныш. Подписывать сейчас соглашение, все равно, что договариваться вопреки, насильно подчиняясь каким-то условиям.
– Думаешь?
– Да. Когда тебя не стало рядом - ты стал везде. Я рвал себя на части, но не мог не думать; бежал, стоя на месте; отправлял тебя на невольничьи галеры – и сам оставался рабом. Едва не сорвался туда, откуда возврата бы не было. Поэтому должен найти ответы, понять, выбрать. Без давления, рамок, скачек на чувствах. Ты узнаешь, если не передумаешь, когда я буду готов, или не буду.