Пятый угол
Шрифт:
Я не удивлен. И не зол. И не рад.
– Привет.
– Привет, Брайан.
От звука его голоса, как всегда, сужается гортань, лавиной, налетая друг на друга, несутся кадры питтсбургской жизни, начинает подергиваться там, где аппендикс. Усмехаюсь, моя рудиментная память… Машинально кладу руку справа внизу живота.
– Что-то болит?
Качаю головой, изучая молнию его куртки и судорожно проталкивая слюну сквозь пересохшее горло. Брайан
– Что ты хочешь.
– Впустишь, наконец.
– Нет.
Да.
– Нам нужно поговорить.
– Мне не нужно.
– Тогда выслушай.
– Не хочу.
Хочу…
– Джастин, не закрывай дверь. Когда-то ты ведь выйдешь, а я не уйду. Проще поговорить.
– Тебе?
– Только выслушай.
– Хорошо. Таймер устанавливать? Например, на полчаса.
Его лицо передергивает досадливая усмешка.
– Да, помню. Как хочешь.
– Полчаса.
Закрываю дверь с тем же чувством страха и желания, как в первую свою ночь в лофте. Все течет - все меняется? Безусловно… Только в какую сторону? Вспять? И где пороги, удерживающие течение?
– Проходи. Можешь даже сходить в душ.
Он утыкается носом подмышку.
– Да, наверное. От меня воняет…
…Cлова срывают стоп-кран…
…Мы двигаемся по комнате кругами, молча, сокращая расстояние полушагами, полувздохами, полувзглядами. Пока не сшибаемся плечами. Инерция тела и… падение. Руки вспоминают. Сначала он гладит мне костяшками пальцев ладонь по линиям жизни-нежизни, потом я окружаю его запястья кольцом, скользя к локтю, отмечая каждую, такую знакомую, вену, впадину. Глаза Брайана - ретушь цвета молочного шоколада, ничего горького, ничего твердого. Губы сухие, кайма - графика простым карандашом. Слышу, как через них колотится сердце.
Берет мое лицо ладонями, пробираясь пальцами в волосы, прижимаюсь, упираюсь в острую ключицу и замираю. Чувствую, как его руки укрывают спину, - вобрать друг друга, ближе, сильнее, глубже. Не я и он, а одна скульптура: мрамор, алебастр, окаменелое дерево, не важно. Держимся не руками: шеями, лицами, ребрами, бедрами. Неровное дыхание каждого становится единым вдохом-выдохом.
– Джастин.
– Не надо.
Он разламывает статую, до боли сжимает мне плечи, потом тягуче гладит вниз до пальцев, садится на пол, скрестив лодыжки, откидывается назад, опираясь на руки.
– Не надо. Брайан, встань.
– Считай это вариантом нелепейшей романтической сцены, - смотреть снизу вверх Джастин прости меня.
Вот так, без паузы между «вверх» и «Джастин», на длине одного выдоха: «прости меня». Набат слов резонирует от стен, закладывая уши, сверля мозг: "прости меня", "прости", "прости". Нет. Не надо. Не хочу никаких слов. Не сейчас.
– Брайан, поцелуй меня.
Пружиной вверх… Без отчаянной страсти, натиска, одна гипнотическая засасывающая сила, сводящая с ума тело. Омут, водоворот, воронка нежности.
Он целует, еле прикасаясь, висок, скулу, прижимается к губам, обводит их снаружи, внутри языком. Его рот - моя гибель. Всегда так было. Губы Брайана узнаю из тысячи других, на ощупь, с завязанными глазами в темной комнате.
POV Брайан.
Я должен вернуть его. Джоан, если сейчас молишься, попроси своего босса помочь, обещаю каждый год дарить твоей церкви по Корвету. Черт, чушь! Должен сам, без длинной руки Всевышнего. Но слова закончились, не появившись, осталось одно - «прости». И как его правильно произнести чтобы убедить?
POV Джастин.
Не выдерживаю, отталкиваю его язык, врезаясь внутрь, глажу нёбо, щеки, собирая все оттенки вкуса. Брайан отвечает яростно, головы мечутся из стороны в сторону, зубы сталкиваются ударами, на контрасте с медленной прелюдией это напоминает гонки на выживание. Отрываемся, чтобы вздохнуть, он смотрит… Черт, как он смотрит, – пристально, наклонившись вперед, а в глазах дергается нерв «прости».
Нет. Нет. Потом. Не хочу. Ни одного напоминания о «было». Ни единого осколка памяти. Только сегодняшний день, блядь, как же я соскучился по нему. Брайан… Но знаю, все равно скажу правду. Позже. И каждое слово будет, - надрез лезвием.
А сейчас, до судорог в коленях, хочу его. Стоим напротив, торсы притягиваются железом-магнитом. Расстегивает мне рубашку, задевая соски…
– Джастин.
– Потом.
Слова потом, я не могу в них допустить ошибку.
Брайан уже без куртки, без рубашки, помогаю освободиться ему от майки, прижимаюсь губами к груди: солено, остро, горячо, влажно. Джинсы падают сами собой, белья нет ни на мне, ни на нем.
– Пойдем.
Падаем на кровать, изломы тел - изломы мыслей. Он опускается сверху, прижимается, зарывается в шею, но не давит, лежит близко-легко, словно левитирует. Шепот как взрыв петарды.
– Я скучал.
Пространство заполняется вышедшим из-под контроля ненасытным желанием, разум жонглирует картинками наших трахов, минетов, ласк. Он приподнимается на руках и падает, как раненый, вниз, растягивая по моим губам стон: