«Пылающая Эмбер»
Шрифт:
Эти чувства захлестывают меня, когда Эмбер закрывает глаза, и её покидают последние силы. Они душат меня, когда я вверяю ее хрупкое тельце медсестрам и врачам отделения неотложной помощи. Они пожирают меня, пока я нервно расхаживаю по комнате ожидания. Они оставляют меня безмолвным на протяжении двух недель.
Потому что, даже открывая глаза, она все равно выглядит какой-то потерянной.
Она не смотрит на меня, не говорит со мной и уходит в себя каждый раз, когда я к ней прикасаюсь. Она часами напролет смотрит в никуда, на стену, в окно или на свои руки. И это убивает меня, потому что я понятия не имею, как до неё достучаться.
Но клянусь,
Одно это помогает мне легче переносить её молчание и даёт надежду, что у нас есть будущее. Я верю в неё. Теперь мне только нужно, чтобы она поверила в меня.
Глава 45
То, что не разделяет двоих, связывает их воедино.
МАВЕРИК
Мы оба наблюдаем за тем, как доктор Алистер покидает комнату. Эмбер сидит на больничной койке, уставившись на голубое одеяло, прикрывающее её ноги. Она все время смотрит куда угодно, но только не в мою сторону. Кусает нижнюю губу и заламывает пальцы. Через несколько секунд она вздыхает, поворачивается и берет телефон.
До этого момента я терпел её игнорирование, её взгляды, обращенные на что угодно, кроме меня, и отношение ко мне, будто я долбаный призрак.
Пора положить этому конец. Я достаточно ждал. Эта неизменная борьба длится больше двух недель. Мне наплевать, прогонит она меня или нет, завтра её выписывают, поэтому максимум, что они смогут сделать, это выгнать меня из её палаты на одну ночь.
— Положи его, — рычу я, сложив руки на груди.
От моей команды её тело напрягается, но это единственный ответ, указывающий на то, что она меня слышала.
— Привет. Это я, — тихо говорит она в трубку.
Я приближаюсь, пока не оказываюсь в шаге от неё.
— Положи этот гребаный телефон, Эмбер.
Она крепче ухватывается за трубку.
— Да. Завтра. Утром.
Моё тело начинает вибрировать от переполняющей меня злости. Я вырываю телефон из её руки.
— Её подвезут, и крыша над головой у неё есть, — сердито бросаю я, после чего обрываю связь и бросаю телефон на прикроватный столик. Её недоеденная каша разлетается во все стороны, а кружка с водой падает на пол, какое-то время катаясь по линолеуму.
— Ты не поедешь к Бетани, Лил или Гусу. И уж точно не вернёшься домой. Эмбер, тебе будет необходим постоянный уход на протяжении нескольких недель, пока ты не окрепнешь и снова не сможешь о себе позаботиться. Разве доктор не об этом только что говорил?
Когда она опускает подбородок и начинает разглядывать свои руки, я продолжаю:
— У Бетани хватает забот с баром и двумя детьми, а Лил не знает, как ухаживать за больным человеком. Через неделю она отравит тебя своей готовкой.
Мне надоело видеть её в состоянии безразличия ко всем
— Может, «Гринбеки» и отменили награду за твою голову, но это не значит, что твой отец останется в стороне. Неизвестно, что он теперь предпримет.
Я буду конченным подонком, если скажу это, но это правда, которую ей нужно услышать.
— Ты хочешь подвергнуть Бетани и детей опасности?
Я жду. Проходит пять минут, и, наконец, она качает головой.
— Тогда ты поедешь домой со мной, где я смогу тебя защитить и позаботиться о тебе. Я могу работать из дома и уже нанял медсестру. Я приготовил для тебя и Уилл комнату со всем необходимым, — это коварная уловка, но от Эмбер не следует никакой реакции. — Санни я тоже буду рад, если она захочет остаться там после того, как её выпишут.
Доктор Алистер проинформировал Эмбер о состоянии её сёстры спустя несколько дней после того, как она пришла в себя, и каждые несколько дней с тех пор сообщал о любых изменениях. Санни получила необратимое повреждение головного мозга височной доли. Врачи все ещё пытаются составить полную картину того, чем это обернётся для неё в будущем. У неё до сих пор возникают трудности с речью и попыткой вспомнить кое-что из прошлого. Кроме того, в течение последующих нескольких месяцев ей предстоит пройти курс физиотерапии и прибегнуть к пластической хирургии.
Эмбер тяжело восприняла эти новости. Она тихо проплакала несколько часов, пока не отключилась от изнеможения, а на следующий день была полностью изолирована от всего мира.
Она, наверняка, проигнорировала каждое сказанное мною слово о Смоуке, который круглосуточно сидел у постели Санни и не жалел средств, чтобы обеспечить ей лучший уход.
Я не рассказал ей обо всем остальном.
О том, что Смоук попросил клуб разрешить ему остаться в Альбукерке. О том, что несколько дней назад Пэппи сел за стол переговоров со мной, Эджем, Гризом, Дозером и Смоуком. Мы сказали ему, что клуб проголосовал против переезда «Гринбеков» в Нью-Мексико. Голосование не было связано с нападением на Кэпа, потому что теперь, когда он очнулся, мы точно знаем, кто в него стрелял. А поскольку «Гринбеки» не имеют к этому никакого отношения, мы сняли с них все подозрения. Печально, но факт... ответственным за случившееся был один из наших.
Голосование в клубе против переезда «Гринбеков» было единогласным, потому что ни один брат не хотел заниматься бизнесом и доверять человеку, который предал своего вице-президента и заказал родную дочь. Содеянным Пэппи сам доказал «Предвестникам Хаоса» то, о чем я твердил постоянно. Наши клубы живут по разным кодексам. У нас разные приоритеты. И то, что мы ценим превыше всего остального, они ни во что не ставят.
Я также сказал Пэппи, что Эмбер — моя старуха, и дал понять, что она, её сестра и племянница находятся под нашей защитой. Если с ними что-нибудь случится, клуб привлечет его к ответственности. У этого козла были яйца, раз он спросил, может ли поговорить с ней, сказал, что речь пойдет о её матери. Я чуть не перепрыгнул через стол, чтобы задушить его собственными руками. Я бы его прикончил, если бы Эдж и Дозер не удержали меня. Вместо этого я прорычал, что, если он и его психованный сынок когда-нибудь приблизятся к ней, я урою обоих.