Пылающая комната
Шрифт:
— Тэн, — обратился ко мне Генри, — сегодня вращать колесо оракула будешь ты, это предотвратит ненужные энергетические влияния, вы не возражаете, господин Харди?
Гость сделал неопределенный жест рукой, по всей видимости означавший «Пусть валяет». Мне захотелось снять плащ и швырнуть его в физиономию Генри, но вместо этого я подошел к столу, и протянул руку к рулетке, но в этот момент с неожиданной проворностью рука с татуировкой схватила мое запястье:
— Нет, так дело не пойдет, а где же заклинание, давай по правилам, дружище, читай свою абракадабру!
Все замерло. Такой выходки не ожидал даже Генри. Я посмотрел на него, и он удрученно кивнул мне.
Затем я запустил рулетку, один, второй третий, девятый раз…
— Право, я читаю вашу жизнь, как по книге, — с пафосом заявил Генри, — и вижу, это не последняя наша с вами встреча. Я вижу маленького мальчика, на нем куртка желтого цвета, на руках кровь, он упал с велосипеда, рядом с ним мужчина, он его собирается ударить, велосипед принадлежал ему, он говорит мальчику, что заставит его отработать сломанное колесо. Я вижу женщину, она тяжело больна, она держит в руках старую фотографию.
Генри продолжал нести свой вздор, исподволь наблюдая за клиентом. А на лице клиента сквозь непроницаемое самодовольство начинала проступать тоска, видимо, рассказ Генри действительно причинял ему боль, но, взглянув на Даншена, я заметил, что он довольно улыбался, точнее, с трудом подавлял эту улыбку.
— Ладно, хватит, — вдруг резко оборвал повествование Харди, — свое прошлое я знаю, давайте будущее.
— Сначала настоящее, господин Харди, — учтиво возразил Генри, и снова вскочил на своего конька. — Ваша жизнь сейчас достигла своего расцвета, до полного триумфа вам остается лишь шаг, но к вам придет посланец, он укажет вам путь. Все препятствия на вашем пути будут устранены, однако, — он сделал паузу, как мне показалось не наигранную, непроизвольную, — есть что-то что будет неожиданностью, пустая карта, да-да, карт бланш, кто-то кто сыграет в вашей жизни роковую роль.
— Вероятно, это будет сучка Мерелин, — спокойно ответил Харди, — она мечтает осудить у меня половину всего, что я имею. Ты согласен, Тимоти?
Господин, сопровождающий поспешно возразил с напускной веселостью,
— Ну что за глупости, Крис, все решиться в твою пользу.
— Но главное, не пропустите посланца, господин Харди, — напирал Генри.
— Пожалуй, вы меня развлекли, заплати и возвращайся. Я в машине, — внезапно сказал клиент и, поднявшись, пошел к двери. По пути он остановился прямо передо мной и посмотрел на меня нагло и с явным интересом.
— Хочешь заработать? — спросил он, — на, предскажи мне что-нибудь. — и он протянул мне свою руку ладонью вверх.
Меня передернуло, и я даже не нашел в себе силы посмотреть в сторону Генри, наблюдавшего за нами. Я посмотрел на его ладонь и увидел длинный коридор, заканчивавшийся огромной залой, стены которой, казалось, горели, были охвачены пламенем, ничего больше я не разглядел. Я сказал «увидел» потому что это не была метафора, это было то, что видели мои глаза, и то, что подсказало мне название, непонятное и никогда раньше не встречавшееся мне «Chambre Ardente».
— Chambre Ardente? — я произнес это так, словно задавал вопрос Харди, а не давал предсказание.
Его явно развеселило мое замешательство.
— Ничего не понимаю, — со смехом ответил он и затем, повернувшись к Даншену и продолжая смеяться, сказал — Ты мне это не забудь растолковать, а то потеряешь место. Это я тебе обещаю. Возьми, — продолжал он, обращаясь уже ко мне и снимая с пальца перстень, — хороших денег стоит. Ты меня развлек по полной программе. Ну, бывай, приятель.
— Что за идиот, — подумал я, сжимая
Около двух часов ко мне постучался Генри. Он был сильно пьян и сразу же сел на стопку книг стоявших в углу.
— Ты даже представить не можешь, Тэн, какое дело мы сегодня обделали, если все конечно, клюнет, — он взял сверху первую попавшуюся книгу и с трудом прочитал, «Дневники Дюрера». — На какой же мусор ты деньги мои тратишь. Больше ничего не получишь. Ну, ну, не обижайся, получишь еще больше, скоро у меня будет столько денег, что мы отсюда уедем, далеко-далеко.
Он был особенно отвратителен, поскольку больше не строил из себя джентльмена и великого мага.
— Знаешь, это кто был, вот он, — Генри достал из кармана журнал и, тыча в обложку пальцем, протянул его мне.
На обложке крупным планом была фотография нашего сегодняшнего клиента. Под ней значился заголовок статьи «Откровения Криса Харди». Он действительно был недурен собой. Рядом на фотографии было еще трое человек, двое из них с гитарами, также дико одетых и еще менее причесанных. Наверху стояло: «Ацтеки» выпустили свой новый альбом.
— Кто он? — спросил я, посмотрев на все это.
— Рок-звезда, крутая, безмозглая и с кучей долларов, из грязи в князи, Тэн, — Генри сказал это таким тоном, словно сам он был профессором Оксфорда и наследным принцем Британии. — Знаешь, сколько он заплатил, пять тысяч, а?
— Я тебя поздравляю, — сухо ответил я. Генри становился все более и более невыносим.
— Я дам тебе тысячу, ты свое дело хорошо выполнил, — он сделал странное движение, словно собирался немедленно отдать мне эти деньги. — Нет, пожалуй, не дам тебе ничего, я тебе сделаю подарок на Новый год.
Он достал из кармана маленькую коробку и протянул ее мне. В коробке оказались часы. Это были уже третьи часы, которые он мне дарил.
Виста
Золотой Легион
Chambre Ardente
Командору Пурпурной Ветви
Милорд!
Планеты встретились.
Дневник Стэнфорда Марлоу
Праздники подходят к концу. Генри постоянно разъезжает с визитами по своим клиентам, на время оставив меня в покое. Я наслаждаюсь собственным одиночеством так, как это может делать только человек, вынужденный постоянно притворяться, не позволяя себе ни на минуту расслабиться и стать самим собой. За окном зима, печальная, тихая, послепраздничная. Вспоминая о том, какими чудесными всегда мне казались рождественские каникулы дома, я начинаю понимать, что обычно вкладывается в понятие «медленная смерть», процесс, постепенно стирающий, разлагающий в душе все, что было когда-то столь драгоценным и вдруг оказалось столь хрупким, болезненный процесс, при котором мое нынешнее существование приобретает еще более иллюзорный характер. Я должен был бы поблагодарить судьбу за то, что не стал подопечным какого-нибудь добропорядочного господина Торна в камере пожизненного заключения, но вместо этого мне хочется проклясть ее за эту изуверскую милость. До сих пор не понимаю, почему никогда не приходила мне в голову мысль о самоубийстве, возможно, это проявлялось бессознательная преданность вере моей матери, для которой даже сама мысль такого рода была чудовищно оскорбительна. Но разве не еще более оскорбительным она сочла бы мое теперешнее положение?