Пылающие небеса
Шрифт:
Все, что говорили Хорн и Джерико, правда. Его собственный разум нашептывал все причины, по которым это ужасная идея. Почему он должен рисковать собой ради представителя элиты, ради того, кому он даже не нравился?
Но это не имело значения. Все это не имело значения. Надира сделала бы это, будь она здесь. В мире насилия и хаоса нужно достойно оплакивать своих. Оставить ее тело на съедение крысам… это неправильно. Он должен найти Селесту. Это часть его покаяния. Габриэль чувствовал правильность такого поступка всеми фибрами души. Он напрягся.
— Позволь
Джерико колебался.
— Она была одной из нас, — напомнила Уиллоу.
— Она права, — мягко заметил Мика. — Отпусти его.
Габриэль взглянул на брата, чувствуя облегчение от того, что тот его понял. Он сжал челюсти, мускулы на его щеке запульсировали.
— Дай мне двадцать четыре часа. Максимум сорок восемь.
Джерико наконец кивнул. Он провел пальцем по своему смартфлексу и изучил карту города.
— Мы не можем оставаться здесь, это слишком опасно. Нужно двигаться, причем делать это тихо и осторожно, перемещаясь от здания к зданию, если потребуется.
Он указал на три разные точки.
— Через двадцать четыре — сорок восемь часов мы должны добраться до одной из этих точек. — Сайлас проверил Музей искусств и вот это офисное здание. Кажется, все чисто. Я сохранил GPS-координаты. Возьми мой смартфлекс. Заряд маловат, но, надеюсь, его хватит. А я воспользуюсь устройством Амелии.
Габриэль кивнул, каждый мускул в его теле натянулся. Джерико передал ему браслет, и он надел его на правое запястье.
— Мы не сможем ждать тебя. — Глаза Джерико были черными и твердыми как обсидиан. — Я не могу подвергать группу опасности из-за одного человека. Доставить Амелию в Убежище — наша самая важная миссия, даже больше, чем спасение Элизы от Охотников за Головами, больше, чем спасение любого из нас.
— Меньшего я и не ожидал. — Габриэль не хотел, чтобы кто-то подвергал себя опасности ради него. Его жизнь того не стоила. Пока Амелия, Мика и остальные в безопасности, только это и имело значение.
Он должен разыскать тело Селесты, похоронить ее и снова вернуться к своим людям, избегая агрессивных крыс, зараженных людей и Поджигателей, и все это в установленный срок. Габриэль знал, что способен на это. Он мог это сделать.
Он повернулся к Хорну.
— Расскажи мне все, что ты помнишь о том месте, где вы были.
Глава 17
Амелия
Проснувшись, Амелия не могла вспомнить, где и кто она. Она парила в жидкой серой дымке, то погружаясь в нее, то выныривая на поверхность сознания. В следующие несколько часов она вспомнила мать и отца, но не узнала лиц, смотревших на нее.
Они были чужими. Ее собственный разум оставался чужим для нее. Все вокруг воспринималось отстраненно и нечетко.
Воспоминания пробивались сквозь туман. Она пыталась ухватить их: яркие прожекторы, слепящие глаза, когда она выступала на одном из гала-концертов отца; то, как мать расчесывала ее волосы длинным гребнем; Сайлас, гоняющий ее по огромному дому с большими комнатами, заставленными шикарной мебелью,
Некоторые воспоминания становились плотными в ее руках, другие утекали сквозь пальцы, скользкие и неподъемные как призраки.
К следующему дню она вспомнила Мику, и Габриэля, и Бенджи, и «Гранд Вояджер», и ферму «Свит-Крик». Вспомнила, что любит темный шоколад, классическую музыку и что ее любимый цвет — насыщенный синий.
А потом вернулся Кейн. И Симеон, и ее отец, и Габриэль. Вирус «Гидры». Охотники за Головами. Смерть Надиры и пленение ее матери.
Ее мышцы дрожали и были слабыми. Мозг казался раздробленным. Во рту появился привкус меди, что бы она ни ела.
Но она была жива. Она держалась за это так крепко, как только могла.
Амелия снова задремала, и на этот раз Кейн вторгся в ее сны. Она проснулась, задыхаясь, вся в поту даже на лютом холоде, сердце бешено колотилось в груди. Она лежала, содрогаясь от ужасных образов: его толстые мясистые пальцы тянутся к ней, впиваются в шею, перекрывая дыхание, и этот пронизывающий до костей страх сжимает ее горло.
Это всё не по-настоящему. Он не реален. Он просто призрак, демон из прошлого, упрямое воспоминание, которое никак не хочет исчезать. Постепенно день, время и место возвращались к Амелии по кусочкам.
Она лежала, завернувшись в теплое одеяло, на полу Музея искусств. Музея, который когда-то посещали миллионы людей, но теперь все они мертвы. Людям больше не о чем вспоминать, некого терять.
Полы из светлого дерева отражали приглушенный смех Бенджи, когда он пробирался между мраморными скульптурами из греческих мифов в натуральную величину. На высоких белых стенах висели знаменитые картины, фотографии и голопринты, двух— и трехмерные произведения искусства в старинных позолоченных рамах.
Мародеры разгромили большую часть произведений искусства на первом и втором этажах, опрокидывая статуи, мочась по углам и нанося всяческий ущерб. Но, видимо, им стало скучно или они устали, потому что здесь почти ничего не тронули.
Она уставилась на картину на стене напротив — «Осень на Сене» Клода Моне, Аржантей. У ее отца в коллекции был Моне. Не потому, что отец особенно любил искусство, а потому, что мог. Ему нравилось владеть красивыми вещами. Ему нравилось управлять ими. Амелия отвела взгляд.
За два часа, прошедшие с тех пор, как они укрылись в музее, Уиллоу принесла ей еду, Бенджи показал фокусы со старой четвертушкой, которую нашел для него Мика, а Финн, как обычно, отпускал дурацкие шутки, пытаясь заставить ее смеяться.
Джерико проверял ее лоб и суетился вокруг нее, вечно хмурясь. Она помнила его строгий взгляд, его суровость и заботу, скрывавшуюся под жесткой маской.
Сайлас был рядом, но говорил мало, бродя по залам музея, как раздраженный соседский кот. Она видела это. Каким он был жестким и холодным, всегда держал все в себе, срываясь на всех и вся.