Пылающий Эдем

Плейн Белва

– Нет, спасибо, я пройдусь пешком. Вместо зарядки, – ответил Патрик.

Эгоист, подумал он, направляясь к дому. Но какой-то инстинкт или то, что он правильно или ошибочно принимал за инстинкт, подсказывал ему, что его жене не следует туда ехать. Она всегда восхищалась красотой. Красота окружающего мира привлекала ее, но еще больше ее завораживали дорогие вещи. А Дорис бы, наверняка, постоянно что-нибудь покупала во время своего путешествия по Франции. Это было бы нечестно и неблагоразумно – искушать Дезире вещами, которых у нее нет и никогда не будет. По его мнению, это было единственным препятствием в дружбе между двумя женами, дружбе, которую бы

он полностью приветствовал, если бы не это обстоятельство.

Он прошел мимо магазина Да Куньи, где в витрине был выставлен, как и несколько недель назад, красивый пятирожковый подсвечник. Он бы с радостью подарил его жене. Может быть, все эти вещи были для нее таким же искушением, как для него книги, а для кого-то музыка, или женщины, или выпивка.

Милая Дезире! Он снова изумлялся и восхищался нитью, которая объединяет людей, связывая их друг с другом. Ее темная кожа? Ее подсознательное желание быть белой? Ах, ты слишком много занимаешься самоанализом, Патрик! Он сам это знал, к тому же, ему не раз об этом говорили. Кто? Фрэнсис? Или, может быть, Кэт? Забавно, что иногда он путал их в своих мыслях и воспоминаниях, хотя один из них был уже вычеркнут из его жизни.

Он прошел мимо библиотеки и здания суда. Сразу за ним находилась средняя школа для мальчиков. Он остановился, чтобы перевести дыхание после подъема в гору. Плод манго упал к его ногам, чуть не обрызгав его желтым соком, и воображение Патрика перенесло его в прошлое к манговым деревьям в саду около маленького домика в Свит-Эппл. Затем о подумал об Агнес. Он посетил Мартинику несколько месяцев назад, и скоро надо будет снова туда ехать, по крайней мере перед Рождеством. Агнес заметно сдала. Патрику не давала покоя мысль, произошло ли это от старости или ее точит какая-то болезнь. Тем не менее она не теряла присутствия духа, от ее проницательного взора ничего нельзя было скрыть, и она по-прежнему была остра на язык.

– Ты о чем-то задумался, – сказала Кэт, подходя к нему сзади.

– Я думал о том, что мы, наконец, на правильном пути, – слукавил он. Они прошли мимо Дома правительства.

– Он прекрасный оратор, наш уважаемый Николас. На прошлой неделе я слушал его выступление в Законодательном Совете. Должен сказать, все в целом очень впечатляет, начиная от серебряных жезлов и серебряных пуговиц полицейских и кончая портретом королевы, хотя скоро его уже снимут.

– О, Николас знает, что делать, в этом нет никаких сомнений, – добавила Кэт. – Он прирожденный борец за голоса избирателей. Им импонирует его манера одеваться и разговаривать. Он ведет себя, как будто он белый человек, причем богатый. Для них – он олицетворяет собой идеал, на который они хотели бы походить.

Патрик смотрел сверху на живую маленькую женщину, шагавшую рядом с ним.

– Твои слова звучат цинично. Не пойму, почему ты так говоришь.

– Я не циник, – ответила Кэт, – по крайней мере, не хотела бы им быть. Думаю, что я реалист, только и всего.

– Ты не веришь в нашу партию? – спросил Патрик.

– Конечно, верю, – ответила Кэт, – ведь остальные партии – это сборище неотесанных мужланов, ищущих лишь собственную выгоду и не имеющих ни малейшего представления о том, как управлять государством. К счастью, у избирателей достаточно здравого смысла, чтобы это понять. Что касается Николаса, то он тоже – себе на уме, но он очень талантливый. Я бы не работала на него, если бы не верила в него.

– Я рад, – сказал Патрик с облегчением, – мне была бы ненавистна мысль, что ты не полностью в него веришь.

– Полностью?

Кто об этом говорит? – изумилась Кэт. – Я верю лишь в то, что вижу изо дня в день. Я не могу заглядывать далеко вперед. Мне бы слишком часто приходилось разочаровываться.

Фрэнсис, подумал Патрик, ощутив горечь, прозвучавшую в ее словах, как свою собственную. Да, в некотором роде, она и была его собственной горечью.

Подумав немного, Кэт продолжала:

– Единственно, в чем я бы хотела быть уверенной, это в том, что у него такое же сердце, как у тебя.

– У кого, у Николаса? – спросил Патрик.

– Да, – отвечала Кэт, – у него блестящий ум. Вот только его сердце вызывает у меня беспокойство.

– О, Кэт, ты ошибаешься! – с жаром возразил Патрик, – он благороднейший человек. Я жизнью ручаюсь за Николаса Мибейна.

Кэт бросила на него быстрый взгляд:

– Благороднейший человек – это ты, Патрик Курсон, – затем резко спросила: – Скажи, а как дела у Билла?

– По-прежнему, – сдержанно ответил он.

Он не мог не замечать в характере уже начавшего взрослеть мальчика некоторые черты, которые ему совсем не нравились. В нем проступало что-то уродливое. Билл обладал живым умом и поразительной памятью. Он мог с легкостью напомнить Патрику какие-нибудь даты или событие, даже если Патрик говорил ему об этом только раз, а потом забывал.

– Приходится признать, что я не помню, – обычно говорил он в таких случаях, посмеиваясь над собой, как это делают взрослые люди. На самом деле, он чувствовал себя неуютно под пристальным взглядом подростка.

Кэт мягко сказала:

– По-моему, он похож на пустой сосуд, который долго оставался таким, пока ты не пришел, чтобы наполнить его.

– Я пытаюсь это сделать.

– Это единственное, что каждый из нас может сделать. Попытаться. Ну ладно, здесь я тебя покину, мне надо сворачивать.

Минуту или две Патрик наблюдал, как она идет к своему дому. Он очень хорошо знал, чем будет заполнен ее вечер. Сначала она выпустит собак побегать, затем покормит птиц. Войдет в дом и приготовит ужин. Иногда она выходит с подносом в сад и ест, читая какую-нибудь книгу. После ужина пишет для «Рупора», занимается партийными делами или звонит по телефону. Он знал, что время от времени ее приглашают на ужин и потанцевать мужчины, приезжающие с Барбадоса или еще откуда-нибудь – знакомые семьи или времен ее замужества. Что еще бывает между ними, когда они привозят ее домой после ужина, он не знал; это его не касалось. Он также не знал, собирается ли она за кого-то из них замуж. Он, по крайней мере, надеется, что она более-менее пережила разрыв с Фрэнсисом. Она никогда не говорила на эту тему. Но она изматывала себя, это было известно ему наверняка. И растрачивала свою жизнь. Женщина не должна жить так.

Думая о женщинах, он всегда мысленно возвращался к Дезире. Благодарение Богу, ее жизнь не тратится попусту! Она привязала его к себе тысячью нитей – привычкой, нежностью и все еще вызывающим чувство новизны сексом; иногда та или иная ее черта раздражала его, но это не имело значения, потому что он знал, как крепко он к ней привязан.

Он улыбнулся своим мыслям. Вспомнил, что любит подтрунивать над ее преданностью домашнему очагу.

Правда же заключалась в том, что создаваемый ею уют, чистое белье, вкусная, аппетитная еда делали его счастливым. Но более всего его привлекала ее душа, способность выслушать и услышать, ее доверие, ее радость каждому дню; без всего этого, без ее понимания он остался бы высохшей травой, невыросшим деревом.