Пылающий Эдем
Шрифт:
Как тяжело не завидовать Озборну из-за имеющегося у него сокровища!
Достаточно взглянуть на Мейган, даже не слыша ее младенческого лепета, не зная, с каким трудом ее отучали от пеленок, достаточно взглянуть на нее и сразу становится ясно, что она не «нормальна». Мягкие светлые волосы, спускающиеся на теплую, загорелую шейку, два ряда аккуратных, великолепных зубов, кобальтово-синие глаза и… Фрэнсис почувствовал, как его собственные глаза защипало от подступающих непрошеных слез.
Как он привязан к этому жалкому лоскутку жизни! А оба они привязаны к лоскутку, кусочку
– Где ты, Фрэнсис? Вернись к нам, – с легким нетерпением позвала Марджори.
– Я перенесся в завтрашнее утро, – ответил он, а она бросила на него свой «я-тебя-не-понимаю» взгляд.
Его беспокоило и кое-что другое. Не «использует» ли он ребенка, потому что ни к кому больше не привязан? Ни одной живой души, за кого бы он умер? Он умер бы за Мейган сто раз. Но так поступила бы и Марджори. Он часто наблюдал за ними, за матерью и дочерью, когда они в светлых платьях гуляли по лугу, напоминая цветы или бабочек. Мейган, разумеется, и не подозревала, что именно она соединяет их. Она и, конечно, способность Марджори сострадать, потому что он не пережил бы разлуки с Мейган, и Марджори это прекрасно знала. Ее жизненные принципы были жесткими и нерушимыми, но она сама жила в соответствии с ними, в этом надо было отдать ей должное.
Он почувствовал толчок в бок:
– Посмотри! Посмотри туда! – Куда?
И тут же понял. К центру террасы, где оставался большой незанятый стол, пробирались Патрик с женой, группа белой молодежи – друзья и родственники Кэт, два или три чернокожих политика и Кэт.
– Как удачно сочетается с ее волосами розовый цвет, – сказала Марджори. – Смешно, ведь она никогда не обращала внимание на одежду.
Лионель в открытую разглядывал Кэт, не считаясь с тем, видит она это или нет.
– А ей и не было нужды обращать на это внимание. Что бы она ни надевала, все смотрелось на ней благородно, – неожиданно тактично прозвучали слова Лионеля.
– Ты никогда о ней не говоришь, – заметила Марджори.
– А зачем? Мы разведены. Кроме того, это вряд ли было бы уместно в вашем доме.
– Ты о чем? Это из-за того, что она одно время была без ума от Фрэнсиса?
Фрэнсис почувствовал, что краснеет.
– Не говори глупостей, Марджори! – его глаза встретились со взглядом Лионеля, который явно забавлялся.
– Ты знаешь, что это правда! – настаивала Марджори. – Я не говорю, что это продолжалось длительное время, но…
Лионель перебил ее:
– Я никогда не говорил о ней в вашем доме, Марджори, из-за трагедии, случившейся со всеми нами. Вы прекрасно знаете, что причина заключается только в этом. И еще потому, что она тесно связана с Курсоном.
– Тесно связана? Меня бы нисколько не удивило, – сказала Марджори, – если бы мне сообщили, что у них роман.
Сердце гнало кровь с такой силой, что ее толчки отдавали болью, но Фрэнсису удалось спокойно и с любопытством произнести:
– Ты ведь ненавидишь ее, Марджори? Почему? Лионель наслаждался разыгрывавшимся перед ним спектаклем.
– Что за ерунда, Фрэнсис! С чего бы мне ненавидеть ее? Маленькая семейная тайна,
Все, что можно было увидеть – обнаженная спина Кэт, облако рыжеватых кудрявых волос и блеск покачивающихся серег.
– Они у нее от бабушки. Не так давно я обнаружил их в банке в сейфе. Она, очевидно, забыла про них, и я послал их ей. Они не очень ценные. Милые, но камни с большими изъянами, – Лионель закурил и продолжал. – Ее никогда не интересовали украшения, за исключением старинных. Помню, как она вернула мне кольцо с изумрудом. Мне действительно хотелось, чтобы она оставила его себе. Я зашел к ней в спальню, она укладывала вещи, собиралась бросить меня. Она сидела на постели голая. Это было зрелище: абсолютно голая с изумрудным кольцом на пальце. Швырнула его мне через комнату. Впечатляющая картина. Этот Да Кунья мог бы изобразить ее и назвать «Обнаженная рыжая женщина с изумрудом», или что-то в этом роде.
Фрэнсис напрягся от давно знакомого чувства потрясения и ярости при мысли о Лионеле и Кэт, хотя его это уже больше не касалось. Он понимал, что его высмеивают.
Лионель «знал» ее. Он «имел» ее. Но не так, как я когда-то имел и знал ее. Молочно-белая кожа под душем, скользкая от воды, родинка на левой груди, маленькая щербинка между двумя передними зубами. Плачет над избитой кошкой. Смеется в постели. Эта дивная постель. Стеганое одеяло с разными птицами на каждом квадратике…
Какое это теперь имеет для него значение? Прошлое есть прошлое. Она вычеркнула его. Она предала его, и он вычеркнул ее. Его жизнь очень сильно изменилась. Он нашел, чем заполнить голову и сердце.
Лионель и Марджори пошли танцевать. Ее лицо над плечом Лионеля выглядело чистым и гладким, несмотря на печаль. Он смотрел на них, пока они не затерялись в толпе танцующих. Затем перевел взгляд на спину Кэт. Она разговаривала, оживленно жестикулируя. До этого момента он успел забыть эти движения.
Упрямая, фанатичная, категоричная женщина с плохим характером! Черт с ней.
Но нельзя позволить, чтобы с ней что-то случилось. Пусть лучше она сидит в безопасности в своем маленьком домике за закрытыми дверями, а бури бушуют снаружи. Она такая маленькая! Ей нравится думать, что она смелая, а она – всего лишь маленькое создание, совершенно одинокое. Позаботься о ней!
Кэт, что-то случилось между нами. Неужели нельзя ничего поправить? Что-то случилось.
У него замерзли руки, и он попросил еще чашку кофе, не для того, чтобы выпить, а чтобы погреть руки. У него раскалывалась голова, и звуки музыки казались пыткой.
– Что-то случилось, – сказал он вслух. Вернулась Марджори и объявила, что пора идти.
– Я вижу, что тебе совсем не весело, – это был замаскированный под великодушие упрек. Но он сделал вид, что не заметил.
Поднялся ветер, и Лионель, державший шаль Марджори, укрыл ей плечи.