Пылающий мир
Шрифт:
— Что за хрень ты несёшь? — кричит Джули. — Ты вообще себя слышишь? Я смотрю на людскую реку, плывущую по обеим сторонам улицы.
Измождённые худые лица, тощие, либо ожиревшие тела, обёрнутые в потрёпанные выцветшие остатки дорогой одежды, логотипы на которой не видны из-за пятен и дыр. Разрушенные войной и землетрясениями здания не восстановлены, а отремонтированы сырой фанерой. Витрины огорожены и заставлены непонятными механизмами. Город гудит, как завод, но что он производит? Ни на одном лице не видно удовлетворённости от результатов тяжёлой работы. Этот завод — продукт многих
Как это произошло? Даже негодяй в моём подвале не хотел бы жить в таком мире. Он хотел собирать плоды общества, а не сажать сад. Из-за чего Аксиома сошла с ума? Я взываю к своим воспоминаниям, но они отказываются мне открываться.
— Ты хочешь всю дорогу ехать по Парк Авеню? — спрашивает Джули.
— Это самый короткий путь, — отвечает Голубой Галстук.
— Пробки ужасные. По Третьей было бы быстрее.
Голубой Галстук смотрит на неё через зеркало, но продолжает ехать по Парк Авеню. Джули вздыхает.
Вспомнить, что мы с ней оба нью-йоркцы, доставляет мне некоторое удовольствие, как бы плохо сейчас не звучало это звание. Кусочек общей земли в огромной пропасти между её прошлым и моим. Я представляю, как она едет в центр вместе с группой своего отца, впитывая всё, что попадает в поле зрения её голодных юных глаз, и стремясь скорее вырасти. А потом, навещая его в форте Гамильтон, когда начали кипеть Конфликты Районов, ей хотелось этого меньше. Я вижу её двенадцатилетней, воображение подкидывает мне удивительные детали: она ниже, худее, на мягких щеках меньше шрамов, крошечное тельце утопает в мешковатой рабочей одежде. Она идёт по Бруклинскому мосту, вдалеке добавляет текстуры восходу солнца дым от взрыва. Эта мысль заставляет меня улыбаться, пока я не вспоминаю, что я тоже там был. Может быть, смотрел на неё из какого-нибудь мрачного окна высотки, но видел только ещё один пиксель в порнухе моих амбиций.
Я хочу выкашлять своё прошлое, сплюнуть его подальше, но оно закладывает мне горло. Есть только один способ справиться с ним — переварить его.
— Вот мы и приехали! — объявляет Жёлтый Галстук, когда автомобиль подъезжает к обочине.
— Не прошло и трёх дней, — говорит Джули, закатывая глаза.
— Мы признательны вам за энтузиазм, — говорит Жёлтый Галстук. — Надеемся, это значит, что на сегодняшнем интервью вы решите сотрудничать.
— Да пошла ты. Ты воняешь, как вишнёвый презерватив с тухлой спермой.
Я фыркаю. Жёлтый Галстук хмурится. Какими бы красочными не были оскорбления Джули, они остаются отвратительно меткими.
Я выхожу, сильный ветер выдувает из моего носа зловоние пичменов, но только чтобы заменить его на густой городской аромат мусора и отходов человеческой жизнедеятельности. Чёрный Галстук выталкивает Джули, и она оступается. Я подхватываю её, насколько это возможно сделать со связанными впереди запястьями. Мы оба в наручниках, но мы неукротимы. Если бы мы внезапно пустились в бега, то, возможно, смогли бы уйти, но, судя по явному отсутствию беспокойства у пичменов, эта идея бесполезна. Куда мы побежим? Как далеко сможем убежать? Город сам по себе тюрьма.
Прежде, чем я нахожу вершину Парк Авеню, 432, моя шея несколько раз хрустит. Здание представляет собой совершенно
Я жил здесь.
«Это было великолепно, — вздыхает негодяй. — Но, что более важно, это было необходимо. Людям нужно видеть кого-то у власти, кого-то, кто будет наблюдать за ними с непостижимой высоты. Это таинственность, которая поддерживает власть, это усталое допущение, что кто-то должен быть выше них, ведь Богу разумно прятаться на Небесах».
Но что-то не так. Вестибюль удивительно неряшлив для божественной силы.
Белые мраморные полы запачканы следами ботинок, мебель раскидана, всё покрыто пылью. Нет ни швейцара, ни консьержа — вообще никаких признаков жизни. Я запомнил это здание роскошной крепостью для нескольких выживших людей с большим влиянием, но сейчас она такая же холодная и тихая, как и любое разрушенное здание.
— Это не самое высокое здание, — говорит Джули, пока пичмены ведут нас к лифту. — Как вы собираетесь управлять страной, если даже не знаете контуры Нью- Йорка?
— Башня Синопек выше, — признаёт Жёлтый Галстук.
— Вот именно. Член хорош, но я видала и побольше.
Мы поднимаемся наверх. Квадратные окна проносятся мимо прозрачных стен лифта, открывая нам мигающий зоотропный вид на город, который становится прозрачнм, когда мы прибавляем скорость.
— Заметь, башню Синопек сейчас не видно, — говорит Голубой Галстук. Джули рассматривает горизонт и хмурится.
— После того, как в трагическом землетрясении Восемь-Шесть мы потеряли штаб в центре города, — говорит Жёлтый Галстук. — мы решили, что должны занимать самые высокие здания в городе, тогда доверие к бренду будет больше. Мы смогли взять Башню Свободы с минимальными затратами, но постоянно конфликтовали с жителями башни Синопек. Мы решили ликвидировать здание, убив сразу двух зайцев.
— Эффективная многозадачность имеет решающее значение для того, чтобы в сегодняшнем конкурентном мире оставаться на вершине, — говорит Голубой Галстук.
Джули смотрит на пустое место, где раньше находился шпиль из голубого стекла. Я чувствую такую же пустоту в своих воспоминаниях. Они прыгают взад и вперёд, но существует барьер, который они никогда не брали, в тенях которого прячутся эти события. Землетрясения, наводнения, падающие здания. Сумасшедшая схватка за вершину после того, как залёг на дно.
Как он это сделал?
Номера этажей продолжают ползти вверх. Пятидесятый. Шестидесятый. Чем выше мы поднимаемся, тем нереальнее кажется город. Исчезают люди. Здания превращаются в игрушечные домики. Ладьи на шахматной доске, которая ставит тебя в тупик.
Внезапно мне будто выплёскивают в лицо ледяную воду.
— Куда мы едем? — я делаю угрожающий шаг к Голубому Галстуку. — Что находится в этом здании?
— С тобой хочет поговорить руководство, — говорит он. Желудок подпрыгивает.