Пылающий мир
Шрифт:
Я открываю глаза.
Стальные прутья. Зловонный запах плесени и пота. Я всё ещё сплю? Я лежу на животе, поэтому нужно подняться на колени и оглядеться, но затем меня пронзает боль. Пальцы тянутся к эпицентру боли. На лбу надулся огромный пухлый синяк.
— Вечно ты спишь допоздна, — раздаётся мягкий голос, определённо не из тюрьмы моего прошлого. Лицо красивой девушки проясняет моё зрение. У неё такой же синяк на лбу. Из меня рвётся сухой смех.
— Твоя голова… мы?..
Джули меланхолично улыбается.
— Видимо, так и есть.
— Поцелуйная
На полу под моими руками жёсткий бежевый ковёр. Его пестрота задумана быть скоплением пятен, победой упреждающей капитуляции. Комната пуста, все пассажиры Дэвида Боинга, кроме моих детей и матери Джули, сидят на полу, устало прислонившись к стенам. Сначала я запаниковал, пока не увидел, что они сидят в комнате на другом конце коридора, видимые через загороженные внутренние окна. Одри ходит по кругу, клацая зубами, а Джоан и Алекс забились в угол, прячась от неё. Жужжащие люминесцентные лампы делают наши лица такими же болезненно- серыми, как и их.
— Ты везунчик, — продолжает Нора. — Проспал весёлый допрос. Уверена, первый из многих.
Я высматриваю у неё ранения, и на мгновение меня шокирует отсутствующий палец, но потом я вспоминаю, что это случилось давно, в другой жизни, о которой даже Джули может только догадываться. У Норы есть несколько царапин, но, вероятно, из-за жёсткой посадки. Когда Аксиома переходит от убеждения к принуждению, то не ограничивается царапинами.
— Чего они хотят на этот раз? — говорит Джули.
— Они по-прежнему пытаются выяснить, кто вы. Вроде бы то, что они делают для контроля над Мёртвыми, довольно непродуманно. Это хорошо только для создания мулов и никого больше. Им хочется более умных рабов, вроде наших Оживающих. Тех, кого, как они думают, «создаёте» вы, — она мрачно улыбается. — Им хочется заполучить вашу магию, Джулез. Научите их вашим заклинаниям, и мы все сможем вернуться домой.
Джули качает головой, не в силах выразить эту глупость словами. Магия, которая влияет на них, — это человечность. Это происходит медленно, естественным путём. Это непредсказуемо мощный продукт соприкосновения сознательных умов. Эти психи хотят синтезировать любовь. Они хотят изготовить её, вооружиться ей и использовать для управления людьми. Это такая смехотворная схема, что было бы забавно, если бы они растоптали мир в погоне за ней.
Эйбрам тоже качает головой, но чувствую, что он саркастичен по другому поводу.
— Что? — спрашивает его Джули.
— Я просто тащусь, — говорит он, сидя у стены вразвалку, как уличный бродяга.
Его заляпанная кровью бежевая куртка исчезла, из-под серой майки виднеются порезы и ушибы, некоторые свежие, некоторые старые. — Я думал, Аксиома сошла с ума, но они всего лишь пытаются управлять чумой, может, превратить её во что-то полезное. Только вы пытаетесь отговорить Мёртвых быть мёртвыми, — он смотрит на меня с недоверчивым презрением. — Только вы можете сначала спустить с цепи толпу зомби, а потом встать перед ней и задавать вопросы, как
Я встречаю его взгляд со спокойствием. Не собираюсь извиняться перед истуканом за попытку совершить поступок.
Надо же с чего-то начинать.
— Ты разговаривал с ними! — он смеётся и вскидывает руки. — Думаешь, можно вылечить чуму словами?
— Слова — это идеи.
Не знаю, откуда это берётся. Я слышу шёпот в голове, похожий на шелест страниц.
— Любое лекарство от любой чумы начиналось с идеи.
Эйбрам делает длинный выдох и сползает ещё ниже. Он притягивает Спраут к свои плечам, но она высвобождается и остаётся стоять, с любопытством глядя на меня.
— Р, — говорит Джули. — Думаю, это был твой новый рекорд по количеству слогов.
Я пожимаю плечами. Я не считал.
— Уже перестал с этим бороться? — едва заметно улыбается М, и внезапно мне становится некомфортно от такого внимания. Я встаю и смотрю в окна, выходящие на улицу, в надежде отвлечься на панораму Нью-Йорка. Но видно только кирпичную стену соседнего небоскрёба. Несколькими этажами выше с крыши мне улыбается гигантский рекламный щит. Глаза модели закрывают солнечные батареи, будто ему хотелось скрыть свою личность.
— Значит, это вы.
Все вскакивают и смотрят на источник голоса.
— Лосось, зебра, щегол и золотая рыбка, верно?
Он идёт из соседней комнаты. Женский голос, такой высокий и визгливый, что проникает через стену с поразительной отчётливостью.
— Почему вас поймали? Я болела за вас, кем бы вы ни были.
— Э-э… Кто ты? — спрашивает Джули у стены.
— Товарищ по несчастью. Второй месяц из пожизненного приговора. Добро пожаловать в Башню Свободы.
Эйбрам садится на корточки и прижимается лицом к стене.
— Где находятся пограничные посты? Ты нашла какие-нибудь лазейки? Какой у тебя план?
Несколько секунд стоит тишина. Затем я слышу пение.
— Мон ами, мон ами, ла-ла-ла-ла…
— Эй? — зовёт Эйбрам.
— Ты ещё не видел город? — спрашивает женщина, внезапно обрывая свою песню. — Здесь самая большая плотность населения в Северной Америке, так что, если ты ожидал реальности, чтобы умничать, то здесь повсюду одна нереальность. Улицы сохраняют форму, а люди — нет. Здесь нет летающих лягушек и прудов с порталами, но это сплошное безумие. Остров перевёрнут вверх ногами, воздух находится под водой, и все царапают его пузырь.
Мы переглядываемся.
— Как тебя зовут? — спрашивает Джули.
— У меня стрёмное имя, — отвечает она. Я называю себя Х.Томсен. Или просто Томсен. Или просто Х. А тебя как зовут? Ты щегол, золотая рыбка или Голдмэн? Как дела под куполом? Я слышала, какое-то время назад они говорили о его захвате.
Боже, как я скучаю по миру.
Она говорит быстро и рвано, и эти звуки похожи не на разговор, а на случайные вспышки контактирующих нейронов. Джули ждёт паузы, а потом говорит: