Пылающий мир
Шрифт:
— Не могу поверить, что мы продолжаем пользоваться этим устаревшим дерьмом, чтобы передавать сообщения, — говорит она, перелистывая ламинированные страницы. — Почему нельзя сказать прямо?
Эйбрам заставляет себя засмеяться.
— Если бы мы «говорили прямо», люди могли бы действительно нас понять. Этого допустить нельзя.
Кэрол смотрит на него.
— Что?
— Это прописано в названии, — он тычет пальцем в сторону бумаг в переплёте, похожих на инструкцию к какому-то старинному промышленному оборудованию. — Эвфемизмы, используемые
Кэрол изучает обложку.
— Я скажу это снова. Что?
Он застегивает молнию на рюкзаке.
— Забудь. Всё равно я уверен, что это просто учебная тревога, — он направляется к двери.
Сквозь фоновую музыку прорывается угрюмый методичный голос.
«Ничего не происходит без причины. Всему есть своё место». Телевизор показывает гориллу, шагающую по клетке в зоопарке.
«Человек — единственное существо, которое ставит это под сомнение».
Горилла исчезает, появляется тёмная фотография, на которой изображено лицо мужчины.
Лицо Эйбрама.
Кэрол таращит глаза и смотрит на Эйбрама.
— А вот это достаточно яс…
Эйбрам бьёт кулаком ей в висок. Она падает на пол.
— Какого хрена! — кричит Нора.
Он выхватывает пистолет из-за пояса Кэрол и бросает его Норе.
— Ты умеешь этим пользоваться, верно?
Нора открывает рот, чтобы ответить, но в это время кадр с плавающей в крошечном аквариуме золотой рыбкой меняется на фотографию Норы, сидящей на полу своей камеры и хмурящейся в объектив, и ничего не говорит.
— Что за чёрт? — шепчет Джули, когда картинка с щеглом в клетке исчезает, и появляется тусклая фотография Джули на пыточном стуле.
«Когда человек покидает своё место, когда он противится своей природе и отвергает свою роль, тогда приходят страдания».
Спраут смотрит на няню и хнычет. Эйбрам перекидывает рюкзак через плечо и берёт дочь за руку.
— Шевелитесь, — обращается он ко всем присутствующим, а затем выходит.
Мы колеблемся, пытаясь осознать поворот событий, но стон Кэрол приводит нас в себя и мы бежим. Перед тем, как я захлопываю дверь, я бросаю взгляд на телевизор и вижу, как на меня смотрит моё собственное лицо. Я не помню, когда было сделано это фото, но в моей памяти были провалы даже до пыток током и обморока. Несмотря на резкий свет вспышки, я выгляжу на удивление живым. Кожа бледная, но нет фиолетового оттенка, как у Оживающих. Глаза абсолютно нормальные. Коричневые, как грязь, как дерьмо, как глаза шестидесяти шести процентов остальных кареглазых людей планеты (я беру цифры из последних подсчётов, когда они проводились). Как раз то, что я хотел, разве нет? Быть таким же, как любой другой человек, живущий в мире, где страдают дети, подвергаются избиениям женщины, а за рабочими столами сидят дикие животные?
«Когда гвозди выпадают из своих отверстий, — говорит телевизор, — дом рушится. Найдите их и верните на место».
Над моим лицом мелькает кадр с
Счастливые дети на качели из колеса.
Зелёное стекло Башни Свободы, сияющее над юным Нью-Йорком. Извивающийся червь.
Глава 19
Я ЁРЗАЮ НА переднем сиденье, пока мы мучительно медленно и лениво выезжаем из лагеря. Это похоже на попытку притвориться мёртвым, пока медведь грызёт твой череп. Я замечаю, как несколько солдат выходят из своих палаток, освещая фонариками лица друг друга, но к тому моменту, когда разворачиваются поиски, мы уже приближаемся к выходу. Я вижу мерцание телевизора внутри палатки охранника и напрягаюсь, но потом замечаю, что сам охранник всё еще стоит снаружи, докуривая сигарету. Он кивает Эйбраму и машет нам рукой.
— Господи, спасибо тебе за вредные привычки, — бормочет Джули, наблюдая в заднее окно за облаком дыма.
Как только мы скрываемся из вида, Эйбрам выжимает газ. Старый двигатель грохочет и из выхлопной трубы появляется огонь, но автомобиль ревёт и летит вперёд, расплёвывая горсти мёртвых листьев. Вместо того, чтобы возвращаться на шоссе через холм, он выбирает дорогу, проходящую рядом, но скрытую от глаз авиации толстым потолком деревьев.
— Куда мы едем? — спрашивает Джули, наклоняясь к переднему сиденью.
— Потом разберёмся, — отвечает Эйбрам. — Сейчас нам надо отъехать подальше. Джули кивает.
— Оставайся на этой дороге, она единственная расчищена. Примерно через восемь километров будет хороший асфальт, а потом выезд на шоссе.
— Эйбрам, — говорит Нора ему в затылок. — Эта штука по телевизору… это правда канал ЛОТОС?
— Раньше он был каналом, который все знали и любили, но теперь у него поменялись продюсеры.
— Значит, наши фотографии… это «ордер на арест» или что-то вроде того… Эйбрам кивает.
— Они разлетятся по всей стране. Теперь вы официально объявлены в розыск.
Из-за разбитого дорожного покрытия салон автомобиля наполняется равномерным гулом как в самолёте. Дочь Эйбрама зажата между Джули и Норой и выглядит перепуганной. Интересно, что из происходящего она понимает?
— Как они это сделали? — спрашивает Джули после минуты мрачного молчания.
— Сделали что?
— Федеральную телевизионную сеть и радио… люди пробовали настроить их с тех пор, как… девятнадцать? Лет назад был включен сигнал BABL.
— Двадцать.
— Значит, на протяжении двадцати лет все американцы пытаются взломать эту вещательную систему, и тут появляются твои люди… — её голос дрожит и становится громче, — врываются в наши дома, берут под свой контроль город, и пока происходит вся эта круговерть, ты идёшь вперёд и берёшь Святой Грааль? Единственную рабочую частоту в стране? — она встряхивает головой. — Как?
Я вспоминаю тот краткий перерыв в телепередаче в баре. Камера наблюдения фиксирует помощников пичменов в какой-то странной тёмной комнате. Я слышу тихий стук в дверь в моей голове. Тук… тук… тук…