Пылкая дикарка. Часть вторая
Шрифт:
— Вот перед вами Коко, месье. Странно, что она заинтересовала вас именно сегодня, когда после восемнадцатилетнего отсутствия неожиданно объявилась здесь впервые. Только что она рассказывала мне, чем занималась в Новом Орлеане все эти долгие годы.
Клео, криво улыбнувшись, вмешалась.
— Если мадам Большой Жак позволит, я закончу удивительную историю своей жизни. Может, она позабавит и ваших посетителей.
— Да, да, — охотно подхватила мадам, испытывая сильное волнение.
— Прошу вас, садитесь, вы, мадам, и вы, мадемуазель…
Орелия
Когда Клео наполовину закончила свой рассказ, слуга жены Большого Жака принес на кухню бадью с морскими окунями. Хозяйка, тут же встав со стула, принялась разделывать рыбу, готовить рыбные блюда для рыбаков, чьи громкие голоса и веселый смех доносился до них через стену из салона.
Орелии казалось, что она видит то сладкий сон, то жуткий кошмар. Та комната, в которой она сидела, те события, которые ей рассказывали, открывали перед ней совершенно иной мир, такой далекий от того, что она видела в монастыре, что уже успела увидеть на светских балах в провинции, за утренним кофе с гостями.
Рассказ Клео о похищении ее ребенка, о предпринятых ею напрасных поисках надрывал ей сердце. Мадам Большой Жак смахивала с глаз слезы, обваливая кусочки рыбы в кукурузной муке. Клео рассказала им о том, как опекал ее Ли Хинь, как он ее нежно любил, о том, как, к ее удивлению, завещал ей всю свою собственность. Она ничего от них не утаивала, кроме того, как она обнаружила Орелию в монастыре, как доверяла Мишелю Жардэну, в котором она жестоко обманулась.
Слова ее сверлили Орелии мозг, и ей было не по себе от испытываемого смущения и чувства неуверенности. Ненависть к матери, покинувшей ее на произвол судьбы, смешивалась с жалостью к Клео из-за тех страданий, которые ей пришлось пережить.
Она осмелилась только дважды взглянуть на Алекса. Он не спускал своих острых, наблюдательных глаз с лица Клео. У него был удивительно серьезный вид. Интересно, о чем он думал в эти минуты?
Орелия повернулась к мадам Дюкло, которая, казалось, сразу же утратила дар речи. Ее дуэнья была поражена тем, что услыхала.
— Что же привело вас в Террбон, мадам Клео? — спросил ее Алекс.
— Ностальгия по моей молодости и связанные с ней события, месье, — ответила она с улыбкой.
— Вы так и не нашли свою дочь?
Не спуская глаз с Орелии, Клео сказала:
— Нет, месье. Я лелею весьма скромные надежды на то, что она еще жива.
— Вот эта молодая девушка считает, что она — незаконнорожденная дочь Ивана Кроули. Ее зовут Орелия.
— В самом деле? — Глаза Клео сузились, почти скрылись за веками. Губы у нее изогнулись. — Выходит, он был весьма энергичным любовником, не так ли?
Слезы выступили на глазах Орелии. Ее лишали шанса признания. Ее мать отрекалась от нее снова.
— Значит, мадемуазель Орелия — не ваша дочь? — продолжал допытываться Алекс.
— Нет, месье, не моя, — твердо заявила Клео. — Такого не может быть.
Мадам
— Что вы намерены предпринять? — спросил Алекс у Клео. — Вы останетесь на какое-то время здесь, в Террбоне?
— Да, на несколько дней. Сегодня утром я наняла лодку, большую пирогу, на которой хочу поехать в индейскую деревню, где выросла моя мать, а потом на остров Наварро, в тот дубровник, куда привез ее мой отец после свадьбы.
— Все это похоже на весьма интересное путешествие, — сказал Алекс. Потом, к огорчению Орелии, добавил: — Если вы вернетесь сегодня вечером, то мне бы хотелось поехать вместе с вами.
Клео улыбнулась.
— Да, это совсем недалеко. И я буду рада вашей компании. Может, с нами поедет и мадемуазель Орелия?
Не давая Орелии раскрыть рот, мадам Дюкло решительно возразила:
— Что касается меня, то у меня нет никакого желания углубляться в гиблые болота.
— Ваше присутствие вовсе необязательно, так как с нами будет мадам Клео, — успокоил ее Алекс. — Я отправлю вас домой в карете после того, как мы попробуем морских окуньков мадам Большой Жак. Что вы на это скажете?
— Хорошо! — улыбнулась Клео Орелии. Потом, повернувшись к своей горничной, приказала:
— Эстер, отправляйся вместе с мадам в пансион, и возвращайся сюда с каретой к вечеру.
— Слушаюсь, мадам, — покорно ответила Эстер.
Орелия молчала из-за наплыва тревожащих душу чувств. Ее мать все еще отказывалась признать ее, но они с Алексом предоставляли ей возможность поговорить с Клео. Она так желала такого случая, и одновременно испытывала из-за этого страх.
— Я могу отвезти тебя снова в монастырь, Орелия, если ты этого хочешь, — сказала мадам Дюкло. — Но тебе самой принимать решение… Хорошо, дорогая?
Алекс посмотрел на нее. Он не улыбался.
— Ты поедешь с нами или с мадам Дюкло?
Во взгляде его красивых, как у газели, глаз появилось напряженное, серьезное выражение. Внезапно она осознала, что все ее будущее зависит от ответа на этот вопрос.
Ей казалось, что сильное землетрясение разнесло весь ее прежний мир на куски, и вот, когда поднятая стихией пыль улеглась, они, словно в калейдоскопе, сложились в совершенно другую картину. Стоя перед нанятой Клео пирогой, между Алексом и Клео, она чувствовала тупую боль в груди.
Эта лодка была больших размеров, чем обычная пирога, плоскодонка, но с высокой мачтой и поставленной под углом нок-реей с прикрепленным к ней парусом. Гика в лодке не было, нижняя часть паруса была привязана к горизонтальной стреле. Все снасти были закреплены от руля до верхушки нок-реи. На дне пироги лежал длинный шест, один конец которого напоминал весло.
Когда Алекс сказал, что он в детстве на озере Понтчартрен удил с отцом рыбу и управлял парусом, Клео ответила:
— Примерно в таком же возрасте я гоняла с помощью вот такого шеста пироги по этим ручьям.