Пылкая дикарка. Часть вторая
Шрифт:
Около полуночи Алекс заметил, что шторм снова ослабел. Они убедились в том, что вода больше не поднималась. Он вышел на галерею. Облачный покров у них над головами утончился, и теперь через него проникал рассеянный лунный свет. Он теперь ясно видел, как быстро отступает высокий прилив, с такой же скоростью, как и прибывал.
Когда он сообщил о своих наблюдениях Клео, та сказала с полной уверенностью:
— Ну, теперь шторм наверняка пронесся дальше.
К ее великой радости, у нее в голове промелькнула приятная мысль: "Я снова увижу Поля!" Она знала,
После того как ее внутреннее напряжение спало, Орелия не чувствовала ничего, кроме изнеможения и усталости. Она могла прямо здесь свалиться на пол и тут же заснуть. Но мать настояла на том, чтобы они сняли мокрую одежду.
— Нельзя спать в мокром! — предостерегла она их.
Они провели в полной темноте столько времени, что их глаза уже к ней привыкли, и теперь они могли различать предметы и передвигаться. Клео, отправив Алекса в смежную комнату, сказала:
— Развесьте на стуле вашу рубашку и штаны. — Потом, обращаясь к Орелии, предложила: — Ну-ка снимите ваше платье. Я развешу его на стуле. По-моему, нижнее белье сухое. Потом отправляйтесь в кровать, я последую за вами, вот только сниму мокрую одежду. — Она задернула хлопчатобумажную занавеску, служившую дверью между двумя комнатами. — Мы так скорее высохнем. Алекс! Не смейте подглядывать!
— Вы мне подбросили отличную идею! — откликнулся Алекс. — В темноте не было видно его широкой улыбки, как и залившей лицо Орелии краски.
Орелия, торопливо снимая мокрое платье и нижнюю юбку, все время бросала настороженные взгляды в сторону их импровизированной двери. Передавая их матери, она почувствовала, как всю ее охватила теплая волна, несмотря на принесенную штормом прохладу.
С помощью занавески Клео попыталась вначале высушить волосы Орелии, а потом и свои собственные.
Алекс из другой комнаты бесстыдно наблюдал за двумя скрытыми темнотой женскими фигурами. За их поразительной красоты формами, которые были так похожи одна на другую, хотя одна отличалась женской зрелостью, а другая девичьей нежной стройностью, за круглыми твердыми возвышенностями грудей, поблескивающих между прядями черных и золотисто-коричневых волос. Его любимая девушка, — он был убежден, — была самым изысканным творением Божьим, созданием, когда-либо рожденным мужчиной и женщиной. Он сделал глубокий вдох, чтобы успокоить растревоженное, учащенно бьющееся сердце.
Вскоре Орелия с Клео забрались под одеяло, и все в комнатах стихло, за исключением барабанившего по крыше дождя и постукивания время от времени борта пироги о сваю галереи.
— Спокойной ночи, — услыхала в темноте Орелия голос Алекса, который звучал так нежно, так сокровенно, так близко от нее.
— Спокойной ночи, Алекс, — ответили в один голос обе женщины.
Орелия чувствовала теплое тело матери рядом с собой, и от этого ей становилось особенно уютно.
— Спокойной ночи, маман, — прошептала
Мать ей не ответила, лишь обняла, словно защищая ее, рукой.
— Я — та самая девочка, которую у тебя украли, — снова прошептала Орелия. — Ты — моя мама. Больше ты не можешь этого отрицать, так как если мы здесь умрем…
— Я должна так поступать. Ты не умрешь. Ты займешь подобающее тебе место в мире твоего отца, точно так, как он предполагал сделать. Это было для него очень важно. Спокойной ночи, дорогая.
Клео, убрав пряди с ее лба, поцеловала дочь. Орелия быстро заснула.
Алекс проснулся первым. Завернувшись в одеяло, он прошел через комнату, в которой спали женщины, на галерею. Оглядевшись, он пришел к выводу, что вокруг кое-что изменилось по сравнению с тем, что они увидели, когда приехали сюда.
Короткий, неистовый шторм миновал. Землю, на которой стояла хижина, было снова хорошо видно. Солнечный свет играл на водной поверхности и на мокрой траве на болоте. По его мнению, уровень воды поднялся всего на фут по сравнению с тем, что наблюдалось до шторма, но этого оказалось вполне достаточно, чтобы изменить окружающий пейзаж. Он не видел теперь тех клочков земли, которые замечал повсюду прежде.
Он не видел нигде поблизости ни их поврежденной лодки, ни сорванной с соседней хижины крыши. Перегнувшись через перила, он, к своему великому облегчению, заметил, что индейская лодка-каноэ лежит на земле, по-прежнему привязанная веревкой к свае хижины. Да, это было их единственное транспортное средство, способное вернуть их обратно к цивилизации. Он понимал, насколько они должны теперь быть благодарны за опыт, почерпнутый Клео в области индейского ремесла.
Услыхав за спиной настороженный шепот, он закричал:
— Я возвращаюсь за своей одеждой!
Женщины взвизгнули.
Рассмеявшись, он, поплотнее обмотав вокруг себя одеяло, вошел в комнату, прошел мимо кровати, где рядышком лежали две головки — черноволосая и та, его любимая, с золотисто-коричневыми волосами. Две пары глаз, удивительно похожие друг на друга по форме, в упор глядели на него.
— Мы снова на твердой земле, — сказал он, входя в свою комнату-склад, где хранились капканы, сети и горшки для хранения крабов, чтобы одеться. Одежда его еще была сырой, и натягивать ее было неприятно.
Когда он снова вышел к ним, на Клео и Орелии уже были надеты их пострадавшие от стихии платья.
— Да, мы собой являем печальную картину, — сказала смеясь Орелия.
— Славу Богу, что все живы, — с чувством ответил Алекс. "Ах, если бы он вдруг потерял ее!.." Такой шальной мысли было вполне достаточно, если бы ему потребовались доказательства его любви к ней.
У Клео в корзине для провизии оказалось еще немного хлеба, сыра и даже полбутылки вина. Они позавтракали. Алекс сбросил вниз шест, который Клео накануне благоразумно внесла в хижину. Потом, закрыв дом, они спустились по шаткой лесенке на землю. Общими усилиями они подтащили пирогу к краю берега, к воде.