Шрифт:
Пять шагов между мной и ближайшим: ему от силы лет тридцать, заостренная палка в руках. Самый здоровый держит донну Деметру за волосы, лезвие на шее, третий — в дверях.
Они замечают меня. Здоровяк говорит что-то на венецианском наречии. Бесчувственное лицо убийцы. Это главарь.
Тот, что с палкой, бросается на меня — неумелый удар, блокирую его руку и разбиваю ему нос ударом головой. Он в удивлении отшатывается назад. Поднимаю палку, смотрю Мулу в глаза и сплевываю на пол.
Кривая усмешка. Он швыряет донну Деметру на пол и что-то кричит, указывая ей в противоположном направлении.
Он
Вытаскиваю кинжал и вгоняю его в ноздрю, удерживая голову за волосы.
Бросаю быстрый взгляд на двух других: у одного руки на кровоточащем носу — этот вне игры, второй уже думает, как бы смыться, — об этом свидетельствует его вид.
— Марко!
Парнишка возникает позади меня:
— Святой Боже, вы хотите убить его?!
— Скажи ему, что если я снова увижу его здесь, то оторву ему голову.
Мальчишка бормочет что-то на венецианском наречии.
— Скажи ему, что, если он тронет донну Деметру или одну из ее девушек, я разыщу его и оторву ему голову.
Марко набирается храбрости и пышет яростью, которой мне явно не хватает.
Толкаю Мула к выходу, напоследок наградив его пинком под зад. Оба его дружка выскакивают вслед за ним.
Донна Деметра поднимается, приводя в порядок платье и волосы.
— Благодарю вас, синьор. Я никогда не смогу расплатиться с вами за все, что вы для нас сделали.
— Вполне достаточно, если вы просветите меня, кого я побил, и мы будем квиты.
Она садится стул, девушки окружают ее заботой и вниманием, а Марко приносит ей воды.
— Мул — владелец борделей на калле де Боттаи.
— А за что он вас так ненавидит?
Она распускает волосы.
— Несколько девушек, работавших на него, решили перейти ко мне. Они были недовольны, как Мул с ними обращался: низкая плата и побои, не знаю, вполне ли вы поняли…
Я киваю:
— Могу себе представить, в этом районе живут далеко не благородные люди.
Донна Деметра улыбается:
— Благородные люди могут вести себя и гораздо хуже, мой господин, и поэтому даже вашего сегодняшнего вмешательства недостаточно, чтобы избежать всех опасностей, связанных с моей профессией.
— Понимаю. Так что, пока я здесь, донна Деметра, вы вполне можете рассчитывать на мои услуги.
ГЛАВА 10
Венеция, 20 июня 1545 года
Пьетро Перна хватает кусок хлеба с маслом и, смачно откусывая от него, в перерывах начинает описывать главное событие этого вечера.
— Синьоры, маленькая лекция о том, как кулинарное искусство этих земель смогло начисто изменить вкус и дать новую жизнь типичнейшему с той стороны Альп блюду — вяленой треске. Наши северные друзья ограничиваются тем, что варят эту рыбу, предварительно замочив ее на два дня. — Он придвигается ко мне и обнимает с видом искреннего сострадания: — А я скажу: этим имперцам не хватает фантазии. Кстати, дружище, а ты никогда раньше не дегустировал пищу?
— Конечно же, много раз.
Итальянец выдавливает из себя смешок
— Без сомнения, едва коснувшись нёба, она не оставляла там особых впечатлений. Вкус, который ты ощутишь сегодня, напротив, оставит у тебя просто незабываемые воспоминания. Вот так: сварившись, наша треска будет обваляна в муке, посыпана солью, перцем и восточной пряностью, которую мы называем корицей. Вот на сливочном масле жарятся лук и чеснок, capito? А потом добавляем немного рубленых анчоусов, толченого корня петрушки и вина. Потом, когда вино испарится, доливаем молока, capito? Вываливаем все это на рыбу и готовим ее до тех пор, пока молоко не испарится. Наконец изысканно сервируем ее небольшим количеством поленты. [73] Попробуйте, попробуйте, как восхитительно!
73
Полента — каша из кукурузной муки.
Служанка Арривабене наваливает мне целую гору этого произведения кулинарного искусства, в то время как Биндони наполняет мой стакан благоговейно медленно. Он говорит со мной на смеси латыни, немецкого и итальянского — языке, напоминающем тот, которым пользуются торговцы из Испании. Из всей его речи я умудряюсь понять несколько слов.
— Ни один напиток не подходит к рыбе так, как вина с веронских холмов. *
Перна подпрыгивает на своем стуле и обращается ко мне на немецком:
— Надеюсь, вы не поняли, что сейчас сказал наш живописец, иначе в своей записной книжке вы начнете вести заметки под рубрикой: «Глупости Биндони». — Затем он переходит на латынь: — Наши друзья не знают, что у вас уже была возможность попробовать лучшие тосканские сорта, capito? И они пытаются уверить вас, что Венеция не имеет себе равных в этом отношении.
— Давайте-давайте, мессир Пьетро, вы в Тоскане не имеете ни малейшего представления, что пить под рыбу, — это всем известно!
— Как известно и то, что дож заказывает свои оплетенные бутыли в Мон-те-пуль-ча-но!
— Мне говорили, — я вновь перехожу на исковерканную латынь, — что торговцы из Венеции после открытия Нового Света озабочены ростом коммерческого значения восточных портов. И без сомнения, если каждый раз, когда нужно говорить о делах, они собираются за столом и начинают обсуждать соусы и вина, не только один Колумб будет виноват в упадке их торговли.
Перна какое-то мгновение смотрит на меня, прицеливается и выстреливает:
— С другой стороны, если торговцы с севера и впредь будут говорить только о делах, они скоро окажутся заваленными горами денег, capito?. Но не будут знать, как их потратить, потому что вяленая треска так и останется их единственной пищей, пиво — единственным напитком, а Библия Лютера — единственной книгой.
— Хорошо, — улыбается Биндони, — тогда поговорим о книгах — это, по крайней мере, может хоть чуточку сбить спесь с тосканцев. Что вы, в частности, предлагаете?