Шрифт:
В конце цепи — переплетчики, вооружившиеся иголкой, ниткой и рыбным клеем, чтобы придать книгам их окончательный вид.
Микеш подходит ко мне с самым равнодушным видом. Он понижает голос:
— Ускве и его компаньоны публикуют исключительно сочинения по иудаизму. Но для «Благодеяния» было сделано исключение.
Я ухмыляюсь:
— Взаимные одолжения в большой семье…
— Да. И возможно, предчувствие выгодной сделки.
Ускве спрашивает что-то по-испански.
— Да. Можете продолжать работу. Мой брат, Бернардо, там,
Печатник явно смущен:
— Вот еще какая штука, дон Жуан… — Один взгляд Мигеша убеждает его, что можно говорить в моем присутствии. — Недавно ко мне обратились с очень странным заказом. Со двора. Прислать один экземпляр «Благодеяния Христа».
Мы в недоумении переглядываемся, и опять говорит Микеш:
— Герцогиня?
— Нет. Принцесса Рената, француженка. Она интересуется теологией.
Кьявенна. Швейцария.
Два года назад.
Камилло Ренато и его кружок ссыльных. Я привез ему книги из партии Перны, когда впервые приехал в Италию.
Камилло Ренато, он же Лизиа Филено, он же Паоло Риччи. Сицилианец, писатель, доморощенный реформатор-любитель, верящий в предопределение, отрицающий церковные таинства, скандально прославившийся перед всеми и каждым, отметив Последнюю Вечерю торжественным банкетом. Когда я познакомился с ним, он играл роль хозяина, приютив Лелио Социни и других просвещенных ссыльных. Я пробыл там совсем недолго, но вполне достаточно, чтобы узнать, что он объехал всю Европу: в Страсбурге он имел дело с Капитоном, а в Болонье столкнулся с инквизицией. Приговоренный в Ферраре к пожизненному заключению за ересь, он умудрился бежать не без помощи одной благородной придворной дамы. Принцессы Ренаты. Его благодарность была так безгранична, что он принял имя своей спасительницы.
Я оборачиваюсь к Ускве:
— Надо доставить ей книгу сегодня же.
Книгу я вынимаю из сумки, а перо и чернила нахожу на столе Ускве. Пишу на первой странице:
Ни одно хорошее произведение или доброе дело не идет ни в какое сравнение с благодеянием Христа, совершенным ради всего человечества. Лишь Избавление от грехов, полученное от самого Спасителя, и Его безмерный дар веры отмечают души избранных. Повторное рождение объединит истинно верующих во Христа.
С надеждой на встречу с дамой, так много сделавшей для нашего общего друга.
Оба еврея в ужасе смотрят на меня.
Я вручаю книгу Ускве:
— Вот этот экземпляр.
Реплика Микешу:
— Пусть он обязательно сделает это.
Тот откровенно веселится:
— С тех пор как ты отрастил эту бороду, ты ведешь себя очень странно.
— А ведь ты сам учил меня заводить высокопоставленных друзей.
Он качает головой и прощается с печатником по-испански. На улице ждут Бернардо и Дуарте — коробки с книгами погружены и закреплены ремнями.
Жуан обнимает меня за плечи:
— Hasta luego, amigo. [82]
— Передавай от меня привет крошке Перне.
Кивок двум его спутникам, и повозка трогается.
ГЛАВА 22
Венеция, 11 февраля 1547 года
Девушка рассказала, что клиент был смуглым, довольно высоким, с вытатуированной сиреной на плече.
Девушка рассказала и то, что он непрерывно играл в кости: один кубик постоянно был у него в руке, потому что он обожает азартные игры, а чем чаще он прикасается к костям, тем ласковее с ним обходится фортуна.
82
До свидания, друг (исп).
Девушка плакала. Потому что такие порезы, зарубцевавшись, оставляют длинные белые шрамы, которые в морозные дни краснеют и кажутся признаками болезни.
Хотя все и произошло четыре дня назад, она плакала, рассказывая мне об этом, потому что теперь ее лицо изуродовано навсегда.
Глаза Деметры были ледяными. В них можно было прочесть осуждение, даже обвинение: меня здесь не было, а она одна была не в силах что-то изменить. Юный Марко мог тоже получить удар ножом, но какая от этого была бы польза?
Между приступами рыданий девушка рассказала, что незнакомец говорил как-то странно. Нет, не с таким акцентом, как у меня, а по-другому, с греческим или, возможно, славянским. Нет, он не бил ее… Только нож, но ей казалось, он хочет убить ее… А еще он заявил, что, если она закричит, он зарежет ее, как овцу.
Я ничего не сказал. Я действительно считал, что слова тут ни к чему. Мой взгляд скрестился с взглядом Деметры, и этого оказалось вполне достаточно.
Сделать то, что я должен.
Грек, который без ума от азартных игр.
Не помню, как прошел через весь город. Но я сделал это, потому что, когда звонили колокола, я стоял перед игорным домом Мавра, уставившись в лицо громилы у дверей.
— Передай Мавру, что Немец хочет его видеть.
Перед тем как скрыться в дверях, Голиаф, как мне показалось, злобно усмехнулся, или, возможно, это было естественным выражением его лица.
Я ждал до тех пор, пока узкая дверь вновь не приоткрылась и белые зубы Мавра не блеснули в свете фонаря.
Улыбка акулы.
Никто не обратил внимания на отсутствие формальностей.
— Грек, возможно, далматинец, любитель игры в кости, элегантно одет, на плече татуировка — сирена. Он порезал одну из моих девочек.
Мавр и глазом не моргнул, но выражение его лица явно свидетельствовало, что эта новость дошла и до него.
— Одно условие, Немец. Я заплатил полиции, чтобы меня оставили в покое: расправляйся с ним подальше отсюда — не в моем заведении. А свой кинжал оставь Кемалю.
Я киваю, вытаскивая лезвие из ножен и вручая его великану. Мавр отодвигается в сторону, жестом приглашая меня войти.