Q

Блиссет Лютер

В комнате стоит тишина, только звук катящихся по столу костей и приглушенные ругательства.

Представители всех рас мира собрались здесь, в этом подвале. Немцы, голландцы, разодетые испанцы, турки и хорваты демонстрируют свои ставки, написанные мелом на деревянных дощечках. Никакого вина или другого спиртного, никакого оружия: Мавр умеет предотвращать неприятности.

Хожу, изучая каждого, одного за другим, обращая особое внимание на руки. Руки могут рассказать очень интересные и недвусмысленные истории: отсутствующие пальцы, надетые для удачи перчатки,

кольца, которые могут превратиться в ставку и быть брошенными на стол.

Затем я заметил игральную кость, вращающуюся в чьей-то правой руке, крошечную вещичку, бегающую между пальцев туда-сюда каждый раз, когда левая рука поднимается, чтобы метнуть.

Он ничего не замечал, пока не почувствовал лезвие на своей щеке.

Кто-то завел его правую руку за спину, одновременно обнажив левое плечо.

Он ругался на своем языке, когда игральные кости из слонового бивня выпали из его кармана, унося с собой его удачу.

Потом он мог только кричать и смотреть, как лезвие аккуратно срезает с его руки все пальцы.

Его нашли на рассвете торговцы рыбой, собирающиеся один за другим у нефов на рыночной площади.

В Венеции я снова стал Людовико Немцем. Теперь я должен вплотную заняться делами борделя.

ГЛАВА 23

Венеция, 12 февраля 1547 года

Микеш и Перна в Милане.

Немец дал всем понять, что связываться с ним не стоит.

Тициан был замечен в трех разных местах. В Ферраре он наконец-то встретился с принцессой Ренатой Французской, подругой ссыльных и весьма активной поклонницей «Благодеяния Христа». Анабаптист нанес удар и произвел настоящий фурор.

Можно удовлетвориться и этим, но для меня этого явно недостаточно. Я думаю о новом вояже. В Тревизо, Азоло, Бассано и Виченцу, а затем — вернуться в Венецию. Теперь с помощью моего проповедника-анабаптиста можно значительно ускорить события. Остается дней десять, от силы — две недели.

Этой ночью мне снились Катлин и Элои. Всего лишь размытые образы — больше я ничего не помню, но проснулся я с тяжелым ощущением, будто над судьбами всех и каждого нависла непонятная, но страшная угроза. Словно черная тень, давящая на мозг, разум, мысли.

Дурные мысли я развеял прогулкой к собору Сан Марко, и по дороге меня приветствовало множество людей, которых я не знаю. На обратном пути у меня возникло ощущение, что меня «ведут», возможно, этим утром я уже обратил внимание на чье-то лицо на кампо Сан-Кашино. Я сделал большой круг лишь затем, чтобы подтвердить свои подозрения. Двое неизвестных в длинных черных плащах с капюшонами шли шагах в тридцати позади меня. Возможно, стражники. Нетрудно предположить, кто мог отрезать пальцы этому греческому матросу. Я должен привыкать к тому, что за мной будут постоянно следить во время моего пребывания в городе. Еще одна причина для скорейшего отъезда.

* * *

— Ты снова уезжаешь?

Она

беззвучно возникла у меня за спиной, изумрудные глаза остановились на только что закрытой сумке.

Пытаюсь избежать ее взгляда.

— Я вернусь уже через две недели.

Тяжкий вздох. Деметра садится на кровать за дорожной сумкой. Приходится потерять время, чтобы завязать носовой платок вокруг запястья: уже довольно давно ревматизм не оставляет меня в покое, поэтому приходится ограничивать движения.

— Если бы ты остался с нами, Сабина сохранила бы свое хорошенькое личико.

Наконец я поднимаю на нее взгляд:

— Этот сукин сын за все заплатил. Никто больше не посмеет тронуть и волосок на головах девочек.

— Стоило убить его.

Стараюсь не слишком возбуждаться:

— Чтобы в результате на нас обрушились полицейские. Этим утром за мной следили на рынке!

Еще один вздох, чтобы больше не приставать ко мне по поводу этого шрама на лице Сабины.

— И поэтому ты уезжаешь? Ты боишься?

— Есть одна вещь, которую я должен сделать.

— Более важная, чем «Карателло»?

Замираю на месте. Она права, я должен ей хоть что-то рассказать.

— Есть вещи, которые нужно обязательно сделать, чтобы покончить с ними раз и навсегда.

— Когда мужчины так говорят, это значит, что либо они собираются уйти навсегда, либо у них остались старые счеты, которые надо свести.

Улыбнувшись ее прозорливости, сажусь с ней рядом.

— Я вернусь. В этом ты можешь не сомневаться.

— Куда ты едешь? Это связано с евреями, с которыми ты ведешь дела?

— Этого тебе лучше не знать. Это старые счеты, ты права. Старые, как и я сам.

Деметра качает головой, пелена грусти застилает изумрудную зелень глаз.

— Надо лучше думать, выбирая себе врагов, Людовико. Не связываться с теми людьми, с которыми не стоит.

Удостаиваю ее широкой улыбки — она больше заботится обо мне, чем о борделе.

— Не бойся, я выкарабкивался еще и из худших положений. Это моя специальность.

Дневник Q

Витербо, 5 апреля 1547 года

Совершенно неэффективные действия. Вялое ползанье насекомых, которых можно различить, лишь приглядевшись очень внимательно, — остается лишь завороженно наблюдать легкую дрожь стеблей травы.

Трудно представить, что за этим копошением существует какой-то скрытый порядок, гармония, цель.

Надо прислушаться к собственной интуиции. Я написал Караффе, что собираюсь встать на след, чтобы найти виновных в распространении еще одного тиража «Благодеяния Христа». Это правда. В Витербо уже больше нечего делать. Кто-то превосходно работает на спиритуалистов, причем при их полном неведении, распространяя книгу по всему полуострову. Что же они надеются получить в результате? Новых последователей? Помощь? Создать условия для восстания скрытых сторонников реформации?