Шрифт:
Он взирает на меня с угрюмым видом, похожий на старого добродушного медведя, свернувшегося клубочком на своем стуле.
— Значит, вы тоже прочли ее? Но что вы имеете в виду, когда говорите о досадных недоразумениях?
Я испытываю судьбу:
— Столько ревностных христиан в наши дни подвергаются опасности тюремного заключения за свое желание обновить Римско-католическую церковь, влить в нее свежую кровь. В них тыкают пальцами, как в членов опасных сект, как в алхимиков, волшебников, распространителей чумы. С ним обращаются, как с врагами церкви, лютеранами, хотя они никогда не подвергали сомнению незыблемость
Дель Монте удостаивает меня отеческого взгляда:
— Сын мой, сейчас, перед этим камином, мы с тобой — просто двое страдающих бессонницей. Завтра утром я вновь стану кардиналом, епископом Палестины, и не смогу позволить себе подобной либеральности. Трудно сочетать высокий пост и заботу обо всей пастве с ответственностью за отдельную заблудшую овцу, сбившуюся с пути из-за собственного интеллекта, дурных книг и нечестивых мыслей.
Решаю идти до конца:
— Я боюсь распространения страха перед трибуналами, боюсь, как бы он не убил духа новаторства, когда всех ровняют под одну гребенку…
Глаза кардинала сужаются.
— Вы имеете в виду нечто конкретное, не так ли?
— Вы правы. Не знаю, будет ли мне позволено говорить об этом с вашим преосвященством, но поздний час и возможность говорить с вами наедине позволяют мне набраться храбрости и сказать несколько слов об одном деле, уже давно волнующем меня и касающемся одного из ваших сограждан.
— Прихожанина моей епархии?
— О благочестивом человеке, ваше преосвященство. О брате Бенедетто Фонтанини из Мантуи.
Никакой реакции, но первый шаг сделан — надо идти дальше.
— Уже несколько месяцев он заключен в монастыре Санта Джустина в Падуе по обвинению в том, что является автором «Благодеяния Христа». Его подозревают в отступничестве и в ереси.
Короткое покашливание.
— Эта книжонка угрожает отлучением, сын мой.
— Знаю, ваше преосвященство. Но прошу вас, выслушайте мои аргументы. Книга была запрещена Тридентским собором в 1546 году, и в связи с очень конкретным поводом: именно тогда теологи Римско-католической церкви и определили окончательно католическую доктрину спасения, объявив воззрения лютеран еретическими. А брат Бенедетто написал «Благодеяние Христа» в 1541 году, за пять лет до обнародования официального решения собора!
Он молча кивает.
Я продолжаю:
— Брат Бенедетто писал эту книгу, движимый искренним желанием найти возможность примирения с лютеранами. В «Благодеянии Христа» вы не найдете ни единой страницы, ставящей под сомнение власть папы и епископов, в ней нет ничего возмутительного или скандального. Просто доступным языком изложена доктрина спасения per sola fede. Но вам, ваше преосвященство, лучше, чем мне, известно, что в Библии есть строки, позволяющие именно такую интерпретацию…
— Матфей, 25: 34 и Послание к римлянам, 8: 28–30…
— И Послание к ефесянам, 1: 4–6.
Дель Монте вздыхает:
— Понимаю, о чем вы говорите. Я читал «Благодеяние
Слегка наклоняюсь к нему:
— Так что я оставляю за собой право надеяться, что арест брата Бенедетто не имеет большего отношения к интенсивной войне, сотрясающей сейчас церковь, чем конфликт с лютеранами. В таком случае может больше чем когда-либо потребоваться вмешательство личности, не принадлежащей ни к одной из сторон, чтобы невиновные не стали жертвами сведения счетов, к которым они не имеют ни малейшего отношения.
Он едва заметно кивает:
— Вам удалось уловить самую суть дела. Но уверяю вас, это не так просто, в особенности сейчас, когда папа болен и в Риме даже в воздухе ощущается, насколько тяжелыми будут переговоры. Для того, кто хочет остаться нейтральным, непросто уйти от конфликта. Любой поступок, даже совершенный из простого милосердия, сегодня будет истолкован как поддержка той или иной стороны. Для того, кто хочет избежать наказания невиновных, единственный способ достичь цели — взывать к милосердию и здравому смыслу Отцов Церкви.
Я прерываю его:
— Поступки, совершенные из простого милосердия, тоже могут многое значить.
Он смотрит на уже затухающее пламя, словно ищет там что-то. Вид у него смиреннейший и усталый.
— Я хорошо знаю главу бенедиктинцев. — Бесконечно долгое мгновение кажется, что ему нечего больше сказать. — Письмо в Монте-Кассино еще относится к тем вещам, которые я пока могу себе позволить…
— Это уже будет очень многое.
— А теперь мне кажется, я смогу заснуть.
Вполне недвусмысленный намек. Пора прощаться.
— Ваше преосвященство, ваше великодушие — редкая вещь в нынешние времена. Не многие из святых отцов нашей церкви согласятся говорить с незнакомцем в глухую полночь, не говоря уж о том, чтобы удовлетворять его настойчивые просьбы. Меня зовут…
Он поднимает руку:
— Нет. Завтра епископ Палестины уже не сможет позволить себе подобной фамильярности, как в эту ночь. Уж лучше оставайтесь просто страдающим от бессонницы эрудитом, который составил мне компанию этой ночью.
Дневник Q
Витербо, 25 июня 1549 года
Фарнезе умирает. Это может произойти и завтра, и через три месяца. Страсти в переговорах накаляются день ото дня по мере того, как жизнь оставляет изможденное тело Павла III.
Баланс сил не в пользу ревностных. Реджинальд Пол — лошадь, на которую сделал ставку сам император, и его слава выросла до небес. Этот защитник веры, кажется, в состоянии объединить многих. Если конклав соберется завтра, исход игры будет решен. В этом случае паутина интриг, которую Караффа плел все эти годы, будет разрублена одним ударом. Победит его основной соперник в борьбе за папский престол, выбранный его злейшим врагом — императором. Нельзя терять ни единого дня: Караффа торопит французского союзника предпринять ответные шаги. Он хочет сохранить status quo, замедлить темп и начать игру заново.