Раб сердец
Шрифт:
– На Мохну! – взревели ратники, потрясая оружием. –Смерть лешелюбам!
Подсчитав голоса, выяснили, что большинство воинов желает взятия столицы. Единогласно поддержали предложение Брана лишь ангмарцы, черти, погонщики боевых мумаков, камнемётчики и зазныбская конница.
Сказать, что Бран был ошеломлён и подавлен – значит ничего не сказать. Он стоял, угрюмый, хмурый и безмолвный. Наконец, подняв перекошенное душевной болью лицо, Учитель горько сказал Видимиру, на которого потрясённо смотрели прочие Ученики:
– Полная Луна! Не ждал... Вот как…
Затем, обращаясь к полкам, замершим
– Что ж, я, разумеется, подчиняюсь решению Братства! Вы пойдете на Мохну! Но поведёт вас другой, тот, который не будет считать этот поход самоубийством.
– Никогда! -взревел Ровенька Одноглазый, воевода Белгородского полка. -Кроме Брана некому вести Рать! Где сыскать равного ему?
– Учитель! Учитель! –неистово подхватили ратники.
– Как может предводительствовать тот, кто не верит в победу? –возмутился Бран.
Ясень Близнец подал знак, что хочет говорить. Шум стал стихать.
– Я полностью согласен с Учителем! Он как всегда прав. А вы – нет! Но даже если вы тысячу раз неправы, даже если одержимы безумием, Бран не бросит полностью потерявших разум братьев. Он останется полководцем, ведь правда?
– Правда… -горько ответил Бран. – Обещаю сражаться рядом с братьями и умереть с ними. Побед не сулю, на успех надеюсь мало. Но что смогу - обещаю сделать. Выступаем на Мохну.
– Раб сердец… –прошептала Мста.
– Слава Брану! –прогремело над равниной. –Слава Братству!
4.
Не раз рунскую столицу захватывали иноземные враги, не раз она успешно отбивалась от внешнего неприятеля, но лишь однажды к её стенам подходили восставшие рунцы. Это было пятьсот лет назад, когда крестьянские отряды Бывайлы Болотника едва не овладели Мохной. И вот теперь сторонники предусмотрительно бежавшего Зуда Крысеня стояли на краснокирпичных стенах и тревожной тоской смотрели на людские ручьи, стекающиеся к городу. Топот тысяч лошадиных копыт, шаги пехоты, скрип тележных колёс, шум голосов сливались в недобрый гул. Пахнуло «походным духом», к котором различались запахи дыма костров, конского пота, дёгтя. Страшный шум и боевые клики воинов Братства наводили ужас на горожан.
Мохну народ называл «раковой опухолью Руни» и никогда особо не любил за жадность, бездушие и надменность. Ратники Братства недобро косились на обгорелые руины предместий, на чёрные пожарища с ещё не остывшими головешками. Все, что могло стать укрытием от холода и снега, выжгли по личному приказу Зуда Крысеня: «Чтобы мятежникам негде было укрепиться и нечем поживиться!»
Пошёл дождь и штурм «с ходу» не состоялся.
Назавтра с первыми лучами солнца Рать двинулись к стенам Мохны. Всех мохничей, способных носить оружие, вывели на стены и башни.Дети и женщины жгли дрова под котлами со смолой и маслом.
Застучали настенные камнемёты, изготовленные ещё при Чёрной власти. Куски стен разломанных для этой цели кирпичных зданий полетели в идущих на приступ ратников. Иногда многопудовые обломки попадали в ряды наступающих. Те отвечали крутой солёной руганью.
Защитники Мохны увидели, как на далёком расстоянии от стен, вне досягаемости их камнемётов, осаждаюшие укладывают на наклонные помосты толстенные бамбуковые стебли «харадримских драконов».
Защитники лили смолу и горящее масло на нападавших, дождём сеялись стрелы из луков и самострелов, летели свинцовые шарики.
Бран болезненно мычал и бессильно сжимал кулаки при виде больших потерь. Он видел нестройность, слабую боевую выучку главных сил Рати, призванных по набору. Конечно, лучшие отряды добровольцев Братства воевали умело и слаженно, но их было слишком мало.
Мохна яростно огрызалась, прекрасно понимая, что её ожидает в случае взятия. Больше того, столица очень больно кусала Рать.
Вечерами хоронили убитых. Бран пропадал до полуночи в лекарских палатках, зашивая раны, вправляя суставы, смазывая ожоги. Он был раздражителен, зол и нераговорчив.
Учитель ещё раз предложил не тратить силы на приступы, а взять Мохну измором. Ученики поддержали его, включая Видимира, угрюмо признавшего былую неправоту. Однако сходка полковников единодушно отвергла его предложение, настаивая на новом яростном усилии.
Шли дни. Со стены продолжала литься горячая смола. Сыпались камни. Ломались под сброшенными брёвнами лестницы. Падали в рвы тела осаждающих с вывороченными внутренностями, с перебитым хребтом, с размозженным черепом. Раненые и обожженные по-звериному стонали, корчась в агонии и прося добить.
Тридцать шестого дня желтеня месяца Бран снова потребовал уйти из-под Мохны и продолжить поход на запад. Он убеждал полковников, кричал на них и, наконец, выйдя из себя, заявил, что теперь точно оставляет Братство. Совет был бурным и шумным, тем не менее, воеводы услышали звякание посуды. Заглянув за полог походной кухни, увидели Ласуню, деловито упаковывавшую кастрюли.
– Что за дела?
– изумился полковник Ровенька Одноглазый.
– Мои дела одни - кухонные.
– отрезала Ласуня.
– На советах не выступаю, разумом не дошла. Но если Учитель не с вами, то я - с ним. Собираюсь!
– Прекращайте спорить.
– сказала Внята, торопливо читавшая только что доставленное донесение.
– Бран, как обычно, был прав, а вы обгадились, братья полководцы. Надо отходить: в наш тыл вышли камнеземельцы. Их конница движется на Белгород-У-Залива.
5.
Чужеземные разорители ворвались в Белгород-У-Залива благодаря огромному перевесу в численности и вооружениях. Ворота были взломаны, «разносчики свободы и народоправия» начали свою кровавую работу на улицах приморского города. Пылали камышовые крыши, шумно рушились глинобитные хаты. Жители бежали в отдаленные от крепости переулки, однако их везде отыскивала смерть. Жуткий гул и треск пламени, бешеные вопли сражающихся, рыдания женщин и истошный детский плач сливались в звук, от которого волосы шевелились на голове.