Рабочий день

Астраханцев Александр

— Да, жидкий народ пошел. С мелкой меркой, с умом, с расчетом.

— Говорят, свихнулся под конец? А какой крепкий был!

— Да вот навалилось все сразу. Сняли, дело завели. Психика — она, брат, инструмент тонкий. Не выдержала.

— Вот она, ребята, ваша планида строителя. Не знаешь, когда и как...

* * *

Из оставшихся вещей Хохрякова дочь забрала только телевизор, холодильник и бумаги. Они с мужем не нашли среди них ни денег, ни денежных документов, ни завещания и пожали плечами: «Странно. У него же были какие-то сбережения». Дочь вообще не желала об этом думать — не до этого ей было, муж несколько дней думал, но так и не смог ничего придумать.

Квартиру Хохрякова жилищная контора отдала по ордеру семье молодоженов, и те

выбросили на свалку весь оставшийся хлам, в том числе и диван с запрятанной в нем сберкнижкой.

ВАЛЯ-ВАЛЕНТИНА

Рассказ

Несколько дней назад проводили мы на пенсию Григория Семеновича. Управляющий и председатель месткома сказали речи, перечислили его заслуги, подарили ему транзистор «Спидолу», всплакнул наш Григорий Семенович и пошел на заслуженный отдых. Я еще подумал: как просто все бывает. А вместо него — никогда бы не подумал, считал почему-то, что пригласят со стороны, — будет теперь начальником планового отдела Валентина Андревна. Да-да. Ушам своим не поверил. Хотя, если объективно, что тут особенного — женщина она представительная, уверенная в себе. Не знаю, конечно, как насчет экономических знаний — она всего года четыре как экономический институт закончила, да и то заочный, а мы знаем, какие знания заочная учеба дает — плачут все от таких специалистов. Ну, правда, опыта она могла набраться, в плановом отделе работает уже семь лет, из них несколько лет сидит на арбитражных делах. С этим местом она не промахнулась — на нем быстро зубы отточишь, а она баба с расчетом, с дальним прицелом — это я давно заметил.

Я думаю, недаром Григорий Семенович ее рекомендовал — что-то там есть. Впрочем, Григорий Семенович — человек честный, личного расчета там не было. Не в счет же, что она всегда приглашала его к себе домой на всякие праздники и дни рождения. Может, это мелочь, но у нас в тресте все про всех знают. У нас как принято: если у кого день рождения, скидываемся отделом и отмечаем. Шампанского там бутылочка, винцо, бутерброды, фрукты, конфеты — в общем, а-ля фуршет (все так говорят теперь, не знаю, что такое). А дома вечером — своя обстановка, знакомые, родственники. А Валентина, то есть Валентина Андреевна теперь, всегда во всем размах любит — приглашает весь отдел домой, и там у нее, говорят, пир горой. Этим она, конечно, свои акции в коллективе повышает. И все же ее кое-кто недолюбливает — выскочкой считают, потому что ей до всего дело есть, она в курсе всех событий — и по работе, и в личных делах, и насчет магазинов, и у кого какие нелады; она и в партбюро, и в каком-то женсовете (зачем эти женсоветы?). Такая она занятая — не знаю, как у нее только дома дети воспитываются? Растут, поди, башибузуками. Ну да у нее муж, говорят, за бабу. Правда, нельзя сказать, что о семье она не думает. Смотришь, в конце дня идут наши женщины домой и полные сумки провизии тянут — успевают в обеденный перерыв все окрестные магазины обчистить: Так Валентина не только не отстает, а еще и больше всех волочит. Ну да у нее знакомства — и тут ее эти арбитражные дела выручают — всегда у нее всякий дефицит есть, еще и весь отдел этим дефицитом обеспечивает. И все равно ее кое-кто недолюбливает, я не себя имею в виду — женщин. Ну да женщины — у них всегда все с вывертами. Не знаю, как она будет с ними работать? Но она, я думаю, всех их там на место поставит, а кого не сможет — не постесняется и вытурить. Нет, она еще далеко пойдет.

А может, и остановится на этом, и ее ждет судьба, которой она меня когда-то попрекнула — да, вот за что ее недолюбливают еще (опять же не себя имею в виду) : у нее, как у пьяного — что на уме, то и на языке. Когда-нибудь ляпнет крупному начальству — привыкла среди нас не держать язык за зубами, а начальству-то не очень нравится, когда в глаза правду-матку режут. Так вот она мне заявляет однажды, что я, мол, уже оплешивел на своем месте, что у меня в отделе от скуки мухи мрут, что молодых, мол, затираю и вообще чуть ли не чужое место занял. Кто-то, видишь ли, от наших комсомольцев, верней, комсомолок, ей, всеобщей заступнице, на меня нажаловался. Я, правда, так и не узнал — кто. А я что? Конечно, я понимаю, что устарел. Молодые — они прыткие, быстро все секут, развитые, сообразительные, никто у них это не отнимет — они вовремя выучились, развились. Так что ж из этого выходит — нас на свалку, что ли? Я, конечно, звезд с неба не хватаю, я понимаю, что каждый человек дорастает до своего потолка,

и там, на этом потолке, работает, как может. Но я дело свое всегда исполнял по «Положению», в чужие дела не совался, отношения ни с кем не портил, так что право работать начальником отдела я заслужил. Отдел мой (наше конструкторское бюро — на правах отдела) с работой справляется. Кто сказал, что я должен больше делать? Я ж интересуюсь, как идут дела в других местах: везде — мои бывшие питомцы или друзья; все столько делают. А ей, Валентине нашей, до этого дело есть. Выскочка — выскочка и есть. Посмотрим, как она работать будет? Может, тоже дошла до своего потолка. А может, и действительно далеко пойдет? В тридцать-то с небольшим — начальником ведущего отдела в тресте с годовым объемом работ сорок миллионов!

А ведь с нуля начинала, в полном смысле с нуля. Помню ее еще молоденькой машинисткой. Только-только, видно, из десятилетки — сидит за машинкой, одним пальцем клавиши давит, а другой рукой все в платок сморкается — насморком она тогда сильно страдала. А почему я ее так хорошо помню: возьму у нее отпечатанную бумагу, а там ошибок тьма, все термины перепутает. Объясняю, что как пишется, а сам смотрю в ее карие глазки с розовыми веками — она тогда еще и краситься не умела — и думаю: ну, девочка, далеко ты не уйдешь, только-только и хватит у тебя толку, что какому-нибудь парню голову вскружить. И наивный же вид у нее был: эти карие внимательные, моргающие наивно глазки, эта крепкая фигурка.

Нда-а, вот так начинала. А через год или чуть побольше эта девчонка — правда, за этот год она таки научилась и ошибок не делать, и термины усвоила. Через год эта девчонка ловит меня в коридоре и говорит, да не просто говорит, а таким ангельским, ласковым голосом, и глядит на меня просительно, прямо-таки нежно:

— Владимир Федорович, возьмите меня к себе в отдел работать!

Надо сказать, у нас с ней отношения были уже налажены. Я не то чтобы и заигрывал с ней, а так... шутил. Не ворчал, как другие, всегда объяснял ее ошибки в текстах. А она, смотришь, мне за это бумажки без очереди печатала. Очень удобно. Ну, она, видно, этим и решила воспользоваться.

— Что ты, Валюша! — засмеялся я, чтобы сразу дать понять, что это дело безнадежное, — ну на что она мне была? А все же, не скрою, тронул меня этот ангельский голосок и нежный, просительный взгляд. — Да у меня и места для тебя нет.

— У вас есть место техника — я узнавала.

— Но ведь мне, Валюша, нужен не просто человек, занимающий место, — мне нужен чертежник, специалист.

— А почему вы думаете, что я не смогу? Я ведь учусь в строительном техникуме.

— Молодец, что учишься, но ведь ты еще не специалист. Ты немножко опережаешь события. Наверно, только-только поступила?

— Скоро уже полгода.

— Ну вот видишь.

— Владимир Федорович, ну пожалуйста! — а сама уже и пуговку на моем пиджаке пальчиком трогает, и тугим бедром прикасается — прямо-таки припирает к стенке, а уж про взгляд и говорить нечего. — Я уже, Владимир Федорович, первую курсовую работу сделала, хотите покажу?

Э-э, думаю, девочка, да ты не так проста! А уж сам последние доводы собираю:

— Да ты ведь будешь гораздо меньше получать, а машинопись ты освоила — теперь гони да гони денежки.

— Я хочу по специальности работать, чтобы лучше научиться, так что мне деньги неважны. Я буду стараться, вот увидите!

Короче, я сдался этому ее мягкому, но прямо-таки могучему напору. Не помню уж, каким образом, давно это было, но я сказал: «Ладно», и чуть не на второй день она уже сидела у нас. Вот почему я ее хорошо знаю и имею право судить — потому что сам некоторым образом причастен к ее карьере. Правда, соглашаясь тогда, я почему-то был уверен, что она справится — девушка она расторопная. Но была и еще одна зацепка...

Я тогда не был женат. То есть, проще говоря, разошелся с женой, и квартиру мы разменяли. А почему разошлись — тоже активистка оказалась, до ночи готова пропадать на работе. Все надеялась, что раз я ближе к дому работаю и раньше домой прихожу — значит, должен дома все делать и за детьми следить. Когда поженились в институте и потом, пока молодыми были, была человек как человек — и заботливая, все дома делала. Считаю, что работа женщин портит: во-первых, она их слишком втягивает, потому что женщины более эмоциональны, чем мужчины, что тоже немаловажный факт, а во-вторых, у женщины расширяется круг знакомств с мужчинами, начинается между делом легкий флирт, далеко заходящие товарищеские отношения, начинаются сравнения с мужем, и, разумеется, не в его пользу, — конечно, на работе-то мужчина всегда интересней выглядит: побрит, бодр, вежлив.