Рабочий день
Шрифт:
— Я же сказал, что я артист цирка, — развел руками пришелец и улыбнулся. — Могу превратиться в мышку и пролезть в щель.
— Вы пьяны! — проговорил начальник.
— Нет, я не пьян. Насчет мыши пошутил — прошел через проходную, — начал оправдываться клоун. — Видите ли, мне надо где-то сделать яйцо. Примерно такого размера, — показал он.
— Нет, вы все-таки пьяны, — сказал начальник.
— Уверяю вас, я не пьян, — ответил Юлий.
Люди, что сидели в кабинете, с возрастающим интересом посматривали на того и другого; женщины начинали прыскать, прикрываясь ладошками и тетрадями. Начальник чувствовал, что становится
Чуть позади артиста стоял невысокий мужичок в сдвинутой набекрень кепчонке, с бумажками в руке — еще на улице он объяснял Юлию, как ему найти начальника, а теперь, войдя вслед за ним в кабинет, все пытался вклиниться в разговор: «Я тут спецрейсом материалы привез — кто мне накладные подпишет?» — но разговор обострялся, и на мужичка-шофера никто не обращал внимания.
Тут-то он и понадобился начальнику.
— А ну-ка скажи, — обратился начальник к нему, показывая на артиста, — он пьян?
Мужичок снизу вверх заглянул в лицо клоуну и сказал:
— Ни в одном глазу. У шоферов на это дело глаз наметанный, лучше всяких приборов.
И тогда начальник махнул на них рукой и сказал:
— Выйдите оба!
— Но как же мне быть? — спросил артист.
— Выйдите, я сказал! — начальник хлопнул ладонью по столу. — Ходят тут всякие, цирк показывают, клоунов мне тут строят. Я планерку веду, поняли? Выйдите оба!
Шофер послушно юркнул в дверь, артист же, взявшись за ручку, грустно посмотрел на начальника и спросил:
— Вы не знаете, почему в цирке быков не бывает? Лошади бывают, медведи, слоны. Даже ослы. А быков не бывает.
— Я сейчас охрану вызову!
— Вы подумайте над этим, когда планерку кончите! — Он повернулся и вышел. Шофер в коридоре все мучился, у кого же ему подписать накладную, а Юлий вышел на улицу и повесил голову. Ему посреди всей этой неурядицы вдруг пришла мысль: а не построить ли ему на ситуации с начальником репризу? Так просто! Ну вот она, где-то рядом — блуждает в потемках, не в силах облечься в несколько простых ярких слов... Найдитесь же, эти слова, найдитесь скорей, запал пройдет!
Однако обдумать репризу ему мешала горечь. Она мутила душу, расплывалась тиной, и ему сделалось грустно и обидно.
«Боже, — думал он, — и это народ — и этот рабочий класс, и начальник... Им он должен отдавать себя, свою жизнь, которую ежедневно должен превращать в сгустки радости и смеха... Именно жизнь, потому что его работа — это его жизнь. Потому что у него нет восьмичасового рабочего дня, нет мастерской, где бы ему сделали реквизит, нет даже дома, как у них, с кухней и ванной; ни у жены, ни у сына нет не то что комнаты, а хотя бы своего привычного любимого уголка, у него самого нет места, где бы можно посидеть с друзьями за вином или кофе. Дома нет и нет друзей — только дешевые гостиницы, гостиницы, гостиницы, с запахом табачного дыма и сбежавших щей, и бездна приятелей, с которыми учился или работал на манежах или жил в этих гостиницах, и нельзя ни вина, ни кофе, потому что он должен жить для своего искусства, потому что вечером он должен показывать его вот такому рабочему и такому начальнику, а через два месяца — точно таким же в Свердловске, а через четыре — в Воронеже, а через шесть — в Кишиневе, а через пять или десять лет круг снова приведет его сюда, и все время он должен думать, чтоб его искусство от времени не стало ремеслом...
Так он стоял и думал посреди двора,
— Вы правда из цирка?
Женщина была средних лет, миловидная и улыбчивая.
— Правда, — ответил он, подняв голову, и вспомнил: она сидела на планерке сбоку, у стены, и первая прыснула в тетрадку.
— Вам, правда, надо деревянное яйцо?
— Увы, тоже правда, — меланхолично ответил он.
— Пойдемте со мной.
— Видно, что вы неопытный, — продолжала она. — Надо знать, к кому обращаться. К начальству бесполезно, — им всегда некогда. Я, когда мне что надо, — к секретарю, к кассирше, к профоргу. Они люди маленькие, а толку больше — от них тоже иногда кое-что зависит. Начальники-то ведь только приказывают, а делают маленькие люди. Но главное — не забыть их доброты, самой при случае доброе дело сделать. Я не забываю: что от меня зависит — всегда сделаю. На этом мир стоит. Вам, конечно, заботы маленьких людей — скучные, вы артист, а нашей сестре жить надо с детьми да с оболтусами мужьями, вот и учишься...
Они пришли в другой цех; там тоже стояли станки, было много стружки и опилок, и все кругом гудело и работало. Они прошли мимо одного, другого станка и остановились возле третьего. Женщина подошла к работающему на нем высокому светловолосому парню и заговорила с ним. Юлий слышал.
— Витя! Послушай, Витя! Тут вот товарищ из цирка, короче, клоун — говорит, ему надо сделать яйцо для фокусов, вроде как страусиное. Сделай, а?
Светловолосый Витя оглянулся и пощупал взглядом клоуна, оценивая на глаз, не разыгрывают ли его. Сказал отчетливо, чтоб и артист слышал:
— Раз надо, что ж.
— Ну, Ви-итя! — пропела женщина, взяла его под руку и подвела к артисту.
— Вам, говорите, яйцо надо? — спросил Витя, вытирая руки о спецовку. — Давайте размеры.
— Вот такое примерно, — Юлий сложил пальцы и показал.
— Так не пойдет, — парень достал из кармана замусоленный чертеж, развернул обратной стороной и подал артисту. — Вы нарисуйте прямо в натуральную величину. Складывалось впечатление, что он дельный парень, и у Юлия забрезжила надежда. Он быстро нарисовал. Витя забрал, посмотрел, сделал несколько деловых замечаний. Сказал:
— Вы подождите здесь, я быстро, через полчаса. Это надо в ремонтно-механическом, на токарном. — Он тронулся с места.
И надо же было Юлию сказать, что он там уже был!
— Как «были»? — остановился Витя. — Ну и что?
— Обратился к одному, а он говорит: четвертной, и срок — неделя.
— Кто это, интересно?
— Невысокий и примерно вот такой, — Юлий состроил гримасу, сгорбился и уменьшился ростом. Витя неожиданно для такого делового и серьезного человека взорвался от хохота, хлопнул себя по бедрам и сразу стал простым, добрым и своим в доску парнем.
— Да это же Вахромеев! Точно, он и есть! Он может! Вот скотина!
Подошел пожилой, степенный мужчина в спецовке.
— Что за шум, а драки нет?
— Да вот, представляешь, Степаныч! Нет, ты сначала познакомься... Извините, как вас звать, не знаю, — обернулся он к Юлию.
— Залусский Юлий.
Степаныч неторопливо подал руку.
— Представляешь, Степаныч, — дергал его за руку Витя, — Юле надо яйцо, он подошел к Вахромееву...
— Какое яйцо?
— Да деревянное! Юля же — цирковой артист. Между прочим, клоун. Пошел к Вахромееву, а тот с него — четвертак, представляешь!