Работа над ошибками

Клюшина Инесса

— Как дела? С работой как?

— Ничего. Газетки просматриваю. Ищу, — дела мои в самом деле таковы. Еще читаю объявления в интернете. Сегодня начала поиски, потому что все-таки надеюсь на отпуск подкопить. Поеду в Крым. Индию, увы, не потяну, Крым же выйдет дешевле. Будет мне праздник в кои-то веки…

— Какие вакансии? — Роза Андреевна проявляет неподдельный интерес к будущей работе.

— Не знаю… Секретарём, что ли?

— А школа?

Отворачиваюсь. Не могу говорить — больно до сих пор. Да, я тут строила планы пойти

в другую школу где-нибудь на самом конце города, далеко-далеко отсюда, где никто меня не видел и никогда не узнает, почему я уволилась. Но как подумаю, что и там, среди пытливых и радостных глаз ребятишек, может проскользнуть глаза, так похожие на расчетливые глаза Лены…

— Вероник Васильна, вы все в печали? — по-своему понимает мои развороты Роза Андреевна, — С хулиганом своим рассталась, значит? Люди тебя опорочили, родители плохо сказали о тебе? Директор несправедливо уволила? Ой, беда-беда…

— Я всю душу в школу вложила, Роза Андреевна…

— Вероника, сколько можно? Порыдала, поревела — и будет. Ты у нас сильная девочка, — Роза Андреевна держит идеальнейшую паузу, — Новость рассказать? Максим-ка порезал-таки себе вены… Бог все видит, да не сразу говорит…

Я мало не упала.

— Ой, успокойся, только новой язвы не хватало, — поморщилась Роза Андреевна подвигая мне вторую табуретку, — откачали его. Это он узнал, что его любимая Леночка — шлюха. Застукали ее…о-о… Рейд был какой-то милицейский, что ли? Мы так и не поняли, как и что, но скандал был на всю ивановскую десятого числа. А потом Максим на следующий денек добавил. Ленку куда-то отослали учиться, документы почти сразу забрали. Больше она у нас не числится.

Перевожу дыхание. Значит, живой. Слава Богу…

— А о тебе Максимчик в предсмертной записке написал, — рассказывает дальше Роза Андреевна, — «Вероника Васильевна, простите меня, пожалуйста, что я так сказал. Это неправда». Вот, дословно старая карга запомнила, записку всем классом читали — там еще много было о чем. Его же друзья нашли — Костя из твоего десятого и еще несколько, не наши. Костик все мне и выложил. Максим с ними поговорил, проводил — и по венам себе, по венам! Ладно, дверь не закрыл — они придумали вернуться, Касте слова Максима не понравились… Записки самой не видела: Костька ее сфотографировал. Они ж все фоткают, это нынешнее поколение. То еду, то себя… Полиция была, ко всем заходила в школе, к кому было нужно. Родители упросили, чтобы тебя не трогали и никуда не вызывали. Стыдно, что ли, не пойму…

Слезы льются из глаз. Слезы облегчения, что Максим жив. И еще почему-то…

— Поплачь, — разрешает мне Роза Андреевна, — живой он, живой… Но получил по заслугам. Тайное всегда становится явным, а в его случае — он еще чужую жизнь разрушил. Поделом, впредь умнее будет, и головой, дай Бог, Так что теперь твое имя белее снега. В нашу школу вернуться не хочешь? С твоими часами напряженка, учителя на них пока не нашли, Львовна не против, я с ней вчера говорила…

— Вы

смеетесь, Роза Андреевна?

— Хорошо. Необязательно в нашу. Я еще созванивалась с завучем сороковой. Эта школа от тебя недалеко, только идти в другую сторону, сама знаешь. Они тебя ждут. У русаков там часов валом, подвинутся. И классное руководство возьмешь на следующий год…

— После такого я не могу…

— О-ой… Вероника! Чего в нашем деле не бывает? Хуже твоей ситуации были, и ничего, люди пережили…

— Такое тяжело пережить. Не могу вернуться, трудно. Пойду, вон, в магазин или секретарем, и денег больше, я уже надумала, — делюсь я с Розой Андреевной сокровенным, не рассказывая о своих школьных метаниях.

— И все потеряешь? Вероника! Столько лет ты учила детей, чтобы все бросить? Все наработки — в топку?

— Не так уж долго я их учила, Роза Андреевна, — усмехаюсь я.

— Не болтай! Знаешь, моя девочка, если бы это была не ты, я бы не сказала ни слова против магазина. Ты не знаешь, что очень счастливый человек. Многие мечутся по жизни, мучаются вопросом, куда себя приложить, куда впихнуться, чтобы стать собой. А тебя, видно, Боженька в щечку поцеловал когда-то: подарил не просто профессию, а призвание. Ты же настоящий учитель, Вероника! Всегда ею была и будешь. И не спорь со старой клюшкой, которая тебя знала еще зеленой!

— Вы, Роза Андреевна, что-то уж очень резко постарели, — стараюсь говорить с сарказмом, но так и не удается проглотить комок в горле, — у Нины Петровны словечки переняли?

— Переймешь тут, с этой прыткой ящерицей, — недовольно бурчит Роза Андреевна, а на меня вдруг пахнуло чем-то привычным и родным. Школа, уроки. Мелкие интриги и большая дружба.

— Значит, связываюсь еще раз со знакомым завучем из сороковой? Кабинет свой будет. Только та школа двухсменная, детей больше, чем у нас. Зато и денег побольше. А с репетиторством всегда успеешь…

— Я… я не могу, Роза Андреевна. Я хочу, даже думала об этом, но… — запинаясь, бормочу я.

Мне нужно решиться, не могу сразу ответить на сложнейший вопрос.

Роза Андреевна допила чай, поставила чашку на блюдечко.

— Я туточки кое-что принесла, — из недр ее большой сумки показался вдвое сложенный листочек, — почитаешь на досуге. Ознакомься обязательно, ты меня поняла? А потом скажешь, что и как. Что с хулиганом-то? — без перехода спрашивает Роза Андреевна.

— Ничего.

— И плакать больше по нему не вздумай. Лучше найдешь. Больно — когда у тебя трое малых детей на руках, а любимый муж умирает, и страшно уже не за себя одну. Вот это — больно.

— Да, Роза Андреевна…

— Ты не дакай. Листочек береги. Мне его, кстати, твои девочки распечатать помогли — Яна с Кристиной. Я им не сказала, кому отдам, но девочкам тоже понравилось. Пусть здесь только слова, но не мне тебя учить. Помнишь? «Словом можно убить, словом можно спасти, словом можно полки за собой повести…»