Работа над ошибками
Шрифт:
Я продолжала стоять. Надеялась договориться с неизвестными или застыла от ужаса? Не берусь утверждать.
Горящие сзади фонари слегка подсвечивали фигуру мужчины, который подходил все ближе, в то время как остальные двое были от меня на приличном расстоянии. Он что-то достал из кармана, или просто вынул оттуда руку, но мой ступор сменился паникой. Развернувшись, я побежала в единственно относительную свободную сторону. Жужик несся, обгоняя меня, поводок натягивался изо всех сил. Он мог бы бежать быстрее, но он был со мной, на поводке, и был готов меня охранять.
«Там стена.
Пока буду перелезать через нее, они сто раз подойдут».
Это я поняла с ужасающей ясностью.
Паника меня больше никуда не гнала; я заставила себя остановиться последними усилиями воли. Рядом лаял Жужик и рвался с поводка.
Те, дальние, не торопились. Не торопился и первый. Они знали, что я никуда не денусь: еще шагов десять, и стена преградит мне дорогу. Убеги я в любую из сторон, в любой меня перехватит один из мужчин, а остальные двое подбегут, когда поймавший будет меня удерживать. Стоит договориться, добровольно отдать телефон… Кроме него у меня с собой больше ничего нет.
А если очень честно, меня банально загнали в угол…
«Ну почему?» — я была готова стонать на весь мир. Почему моя жизнь, только начав налаживаться, оборачивается полной гадостью и двумя метрами земли в самом худшем раскладе? Я столько хотела сделать для мира, чтобы чуточку изменить его…
Ты от горя, а оно тебе навстречу…
Я в бессилии смотрела, как ко мне подходит эта троица. У первого был ножик в руках, точно: так держат нож в руках. Так его держал Стас когда-то…
Они приближались, а животный страх и обида душили мою душу.
Все происходило будто в замедленной съемке. Время растягивалось до бесконечности.
Мне даже нечем похвалиться перед Господом, если случится непоправимое. Я не сделала жизнь ни капельки лучше. И с моим уходом из мира не останется ничего, о чем бы я могла сказать Тебе: «Посмотри, я все же не зря пришла в мир, я оправдала Твое доверие. Я люблю тебя».
Но я бы смогла сказать лишь последнюю фразу. Ни похвальных листов великих поступков, ни грамот добрых дел.
Рядом ощетинился Жужик, и лаял так, как я никогда еще не слышала. Даже если бы я произнесла слово, оно утонуло бы в этих надсадных звуках.
«Не будь жертвой… Должна быть великая идея…Нужности тебя миру».
Что-то пронзило мое сердце, слезы выступили на глазах. Благодарю Тебя, Отче. Грязная обида отпустила меня. На что обижаюсь, чем недовольна?
Моя жизнь была вовсе не пустячной. Я сделала все, что смогла.
И если бы Господь предложил бы мне выбрать любую жизнь, наполнив самой, как пазлами, событиями, Вероника бы выбрала то же самое.
Мои неудачи и беды, сыпавшиеся на меня, были посланиями и происходили от Тебя. Мои попытки, старания и надежды были нужны Тебе.
Даже маленькая одинокая неудачница необходима Богу…
Через пелену я слышала лай Жужика, видела мужчин. Первый находился
Ни шагу назад. Я не побегу больше и не стану жертвой. Никогда не стану жертвой. Пусть и прожила дурацкую жизнь, но за нее еще поборюсь.
Вечно сомневающаяся и трусящая, я вдруг ощутила, что за моей спиной нечто большее, чем я сама. Что я часть этого…
И у меня есть нож, чтобы защищаться.
Бросить на снег поводок, резко дернуть замок, залезть в кармашек и выставить вперед руку с ножом стало делом нескольких секунд.
Руки почти не дрожали, голова стала пустой и ясной.
Мне нечего терять, кроме огромного мира и моей жизни, которая была на самом деле прекраснейшей и полной счастья — всегда полной счастья. Как я раньше не додумалась? Все грустила и грустила…
Я мысленно простилась со Стасом, Жужиком, родителями и всем миром, но сейчас ничто не дрогнуло в сердце. Мы всегда вместе. Мы будем вместе, в каком бы состоянии ни были. Я люблю и отпускаю, ибо пришел час…
Ослепительный свет бил в глаза, а они все карабкались наверх, в гору, и Стас будто наяву ощущал, как лямки нагруженного под завязку рюкзака каждую секунду давят на плечи. А Командир шел вперед легким шагом, не замечая своей ноши.
Стас остановился. Приложив руку козырьком ко лбу, посмотрел вниз. Горы, вечные горы, и что же мы тут потеряли, раз скачем по ним, как сайгаки? Он смекнул, что не знает цели пути и конечной его точки.
— Санчо, куда мы премся?
— Все тебе надо знать, Счастливчик…
— Надо. Куда?
Санчо остановился. Стас смотрел на него снизу вверх: тропа поднималась под приличным углом, и солнце слепило глаза Стаса.
Командир кивнул ему и начал тонуть в свете, льющимся сверху, и скоро Стас его перестал видеть. Только ярчайший свет везде, закрывший и горы, и тропу, и Командира…
Стас резко сел на кровати, помотал головой. Опять гребаные сны!
Они редко посещали Стаса. Мать постаралась, нашла сыну когда-то хороших психологов — или психиатров, просто они психологами представились, черт их разберет — да и нервная система у Стаса сама по себе была крепкой.
От образов, иногда прорывающихся в упорядоченный мир Стаса, тот не мог заснуть оставшееся ночное время. Предпочитал больше не ложиться и бодрствовать. А утром бегать больше.
Стас встал с кровати, натянул джинсы и майку, походил по комнате. Открыл окно и с наслаждением вдохнул холодный воздух. Не обращая внимания на холод, высунул голову. Пусть малясь проветрится.
И тут же услышал собачий лай. Сердце стукнуло глухо и сильно в груди — она! Вернулась! Лай донесся снова, и Стас оторопел.
Лай был одновременно и испуганный, и нападающий. Собака чуть не срывалась на визг, изо всех сил напрягая свои собачьи связки, разорялась так, будто ее жизни угрожала опасность: изо всех сил, не останавливаясь, визжала, переходя с визга на низкий предупреждающий лай, а потом вновь сбиваясь на визг. Словно ужасно боялась, но кого-то защищала…
Твою мать!!!