Работа над ошибками
Шрифт:
— Не буду хулиганить, Вероничка. Я хороший мальчик. Все-все, — Стас отходит от меня, выдвигает стул и садится напротив. Вздыхает горестно, разглядывая меня. Представляю, как выгляжу. Раскрасневшаяся и встревоженная. Ладно бы только это.
Тело скручивает от мучительного желания, которое с начала большого шахматного турнира копится неделями, точнее, скоро счет пойдет на месяцы. У меня-то, в отличие от Стаса, никого нет. И давно уже не было… ничего не было.
— Ну что за женщины пошли. И приобнять-то нельзя, — недовольно говорит Стас, но в глазах поблескивает
— У тебя есть, кого обнимать. Вот вперед и с песней, — повторяю не первый раз.
— А что там с твоими личными делами?
Присаживаюсь на стул напротив. Будем играть, что ли? Дышать легче не становится, ноет грудь и в голове шумит, как от выпитого шампанского. Ничего, все пройдет. Сейчас партия в шахматы, я отвлекусь и перестану замечать бесполезное возбуждение.
— А мои дела — это мои дела, — заявляю уверенно. Только о личной своей жизни, которой, увы, пока нет, я Стасу еще не рассказывала. И так уже знает о моей жизни больше, чем некоторые подружки и родственники.
— Мы вредные какие, да, золотко? — подмигивает мне Стас и полностью расстегивает рубашку.
— Это еще что такое? — ошарашенно спрашиваю я, наблюдая за раздеванием. На смугловатой груди несколько шрамов, и ужасно хочется дотронуться до них. Закусываю губу и отвожу взгляд — от греха подальше.
— Жарко стало, — обезоруживающая улыбка. Ну обалдеть просто! Жарко ему.
Простые как две копейки эти военные.
— А водички холодной попить не пробовал? Говорят, помогает. И не только он жары, — мой многозначительный взгляд на джинсы Стаса. На причинное место я посмотреть, конечно, не могу, — мы сидим за столом вновь друг напротив друга, но Стас вытянул свои длинные ноги, и смотрю на его джинсы чуть ниже колен. Меня обзор устраивает: и вроде бы ни на что непристойное не намекнула, но и не проигнорировала случившийся эпизод. А там уж как кто поймет. И Стас понимает, естественно. Он смеется. Хотя, нет. Это даже смехом назвать нельзя. Просто ржет, ударяя ладонями по коленям.
Я здесь еще клоун. Скоро буду деньги брать за веселье.
— Вероничка, ты чудо! Не, серьезно…
— Ты будешь играть сегодня, весельчак? — злюсь уже не по-детски, хотя тело продолжает умолять о запретном. Продолжаю до сих пор чувствовать объятия Стаса, словно он обнимает меня даже сейчас, — меньше чем через два часа ко мне домой ребенок прийти на репетиторство должен, поэтому некогда смеяться с тобой. Это вы ворочаете большими деньгами, а я их понемножку зарабатываю и с великим трудом, между прочим… Или мы с тобой играем, или я — домой. И еще с Жужей гулять.
— Играем, Вероничка, играем… — Стас, все еще посмеиваясь, переставляет пешку, — так что у нас там с личным?
Быстрый взгляд на меня из-под выгоревших ресниц.
— Все хорошо, — клянусь очень торжественно, — мои отношения цветут и пахнут. Не хуже твоих.
Съешь, дорогой. Да что за дурацкие вопросы? Как будто тебе, Стас, интересно. В жизни не поверю.
— Поподробнее можно? — лукавый взгляд серых глаз. Я бы растаяла от этого взгляда,
— Нельзя.
Стас многозначительно поднимает брови, а я продолжаю тихо беситься. И за свою жизнь ужасно обидно.
Ну почему одним дается все, Отче, почему? И почему у других все отнимается? Как определить, по каким законам вращается колесо фортуны? И как попасть в обладатели счастливых билетов?
А нужно ли, думаю отстраненно. Счастье — такая призрачная штука. И у каждого счастье — свое. Я говорила об этом Ане. Но почему же мне иногда кажется, что и это суждение — ошибочное?
Делаю ход конем, и Стас задумывается над следующим своим ходом. Его рука застывает на одной фигурке, взгляд перебегает с белых фигур на черные — он погружается в просчитывание ходов. Рядышком с шахматной доской теперь стоят часы: это я поставила такое условие. Мой ученик делает большие успехи.
— Теперь ты, — Стас переставил слона и откидывается на стуле, заложив руки за голову, — так что ты мне рассказать-то хотела?
Вот пристал.
— А тебе зачем? — одна из любимых фраз Стаса. Я ее тоже взяла на вооружение, — Опять заскучал? Наверно, Алиска на Таити умотала? Или еще куда?
Стас хмурится. Скорее всего, «еще куда».
— Твой ход, — легко переставляю фигурку. Я сознательно сдаюсь, загоняя себя в будущий проигрыш. Пускай Стас порадуется, может, перестанет устраивать мне в который раз гестапо.
— Ты специально лажаешь, дорогая? — цокает языком Стас, — это же глупый ход. Ты же у нас гуру в шахматах, но эту глупость увидит даже начинающий…
— Мозги, видимо, не соображают после ваших обнимашек, — бросаю я. Никогда не признаюсь в подстроенном самой себе поражении. Стас довольно улыбается.
— Так, может, я не с того начал нашу игру в шахматы? Надо было что посерьезнее сделать, тогда бы я всегда побеждал, а, Вероник?
— Толку-то. Тогда бы в шахматы играть не научился, — отвечаю максимально равнодушно. Вот так и живем. Мало того, что в школе сижу как на вулкане, так еще и здесь не все спокойно, и постоянно надо отбивать мячики подколов. Как же я устала от всего этого! Почему мы со Стасом почти никогда не можем поговорить по-нормальному, без этого вечного сексуального подтекста, такого обидного для меня? Дразнит девочку конфеткой. И знает прекрасно, что конфетку давать такой без надобности, и все равно — дразнит.
А как хочется поговорить с кем-нибудь! О холодной осени, о твоих маленьких радостях, о печалях… да о чем угодно! И не ждать насмешки в ответ. И не думать о том, что говоришь, просто говорить — от души, искренне, не таясь, о том, что волнует и вдохновляет. А потом — познакомиться еще ближе, чтобы ближе некуда, и тоже не бояться, что ты не понравишься, что сделаешь что-то не так…
Неужели я хочу так много?
— А может, ну их, шахматы, — голос Стаса звучит очень многообещающе.
Кручу пальцем у виска. Такое мне не свойственно, но Стас очень старается. Желаю треснуть его по голове чем-нибудь тяжеленьким! Или сесть к нему на колени и целовать без памяти.