Работа над ошибками
Шрифт:
Бегу принимать душ. Даже если будем просто гулять, надену что-нибудь более праздничное. Обязательно подкрашусь еще, конечно! Достаю из одного из ящичков туалетного столика любимую «Шанельку» — и застываю на месте.
А меня же только недавно, очень вежливо и тонко, пригласили на самое настоящее свидание!
Глава 14
Одиноким — одиноко. Вьюга только да осока.
И дорога — не подруга, однонога, однорука.
Не
Одиноко от печали: не ругали, не прощали…
Мне не надо, ради Бога, ни заката, ни восхода.
Мне бы снова, хоть немного, хоть бы слово от порога…
— Ой, Роберт, ну зачем вы… — в восхищении разглядываю букет нежно-розовых роз.
— Захотелось подарить их вам.
— Я… сейчас, — разворачиваюсь на пороге и задумываюсь на секунду. Пригласить домой, пока я буду отыскивать вазу и ставить цветы в воду, или нет? Но Роберт не дает решить важную дилемму:
— Я подожду около подъезда, — и тут же спускается по лестнице, прежде чем я успеваю даже рот открыть.
Закрываю дверь и мечусь по квартире. Где же ваза?
Жужик садится у стола на кухне и наблюдает, как я бегаю.
— Смотри, Жужа, какая прелесть, — показываю псу букет.
Цветы Жужика не впечатляют. Пес с лукавством смотрит на меня: вот если бы ты мне косточку показала… или Стасовы консервы…
Стас иногда покупает их Жужику. Молча протягивает пакет, когда от него ухожу. Я как-то даже попыталась отказаться, но Стас сказал на это, а спросила ли я собаку, которая их так любит, и пришлось устыдиться и взять.
— Ну, извини. А консервов дорогущих пока не передавали, — говорю я и вытаскиваю трехлитровую банку. Пока здесь постоят. Не хочу заставлять Роберта ждать.
Чуть ли не выпархиваю из квартиры, вся окутанная духами и туманами (читай — вылившая на себя полфлакона дорогого французского парфюма), делаю два шага по лестнице вниз… и останавливаюсь. Что там было, когда мы со Стасом ходили по кафе да ресторанам?
Первый раз я встретила свою ученицу в провокационной компании, второй — старого знакомого. А в третий раз что случится? Бог же троицу любит, верно? Жизнь точно ополчилась против меня, отсекая все общественные места. Совпадения, скажете?
Но если со Стасом мне не страшны никакие встречи, какими бы фатальными они ни были, потому что на него не нужно производить пресловутое впечатление (все уже давно произведено, и пересмотра, увы, не будет), то в случае с Робертом я почувствовала страх. Он меня знает только с хорошей стороны, и я не хочу в самое первое свидание терять его положительное представление обо мне, если случится что-нибудь непредвиденное. Нет, нет, нет.
Смешно. Вероника зависит от того, что думает о ней импозантный сектант. Стас бы обхохотался.
Делаю несколько шагов по лестнице вниз,
Пиццерия отпадает, всяческие кафе — тоже. Просто прогуляемся по парку, поговорим. Погода не из теплых, но пальто мормона мне показалось достаточно хорошим. Конечно, еще есть я в короткой, красивой, но совсем не теплой курточке, но так и быть, потерплю ради великой цели.
Мормон ждет около подъезда. Широко улыбается, видя меня, такую принарядившуюся. Да-да, для вас старалась.
— Я подумала, сегодня неплохой денек, может, просто по парку прогуляемся?
Неплохой денек. Небо заволакивает тучами, и скоро начнет моросить мелкий дождик, а ветер становится все сильнее, а ты оделась как-то не очень по погоде, экстравагантная Вероника.
— Конечно, как хотите, Вероника Васильевна, — добрая улыбка. И мы идем в парк.
— Называйте просто Вероника. И на «ты» можно, — легко говорю я. Роберт поправляет воротник своего пальто и спрашивает:
— А тебе, Вероника, так не холодно будет? Может, все-таки пойдем туда, где потеплее? Не настаиваю, конечно, сам не мерзну, но как врач хочу заметить, что одета ты несколько…легко…
Все произносится так деликатно, что даже расценить это как скучное ворчание, или как тиранские замашки, или еще как-то не представляется возможным. Говорит, что думает. И правильно говорит.
Но никуда я сегодня не собираюсь. Вообще.
— Если замерзнем, можно и по домам. Но, я думаю, все будет хорошо.
— Или в машине можно посидеть, погреться, если в кафе не хочешь, — Роберт указывает мне на свою белую иномарку.
— Отлично, — соглашаюсь я, незаметно одергивая короткую курточку. Холодно, блин.
— Так приятно отдыхать, идти, ни о чем не беспокоясь, — говорит Роберт немного смущенно, словно сейчас стесняется своей незанятости.
— Много работы? — говорю сочувственно.
— Да. И еще звонят часто, просят подъехать… У меня разные маленькие пациенты, есть и дети очень богатых родителей, и поездки эти щедро оплачиваются, но иногда хочется посидеть дома, с Марком. А приходится уезжать и оставлять его одного. Ненадолго, но оставлять.
— Да, плохо быть врачом, наверное, в этом случае.
— Нет. Быть нормально. Я очень люблю детишек и свою работу.
Ножик проворачивается в моей груди. Детишек вот любит…
— Своего не спас, зато другим помогу, — в голосе четкое убеждение, которое, видимо, и рассеяло недавнюю боль. Он нужен миру, он знает, что делает, и в этом черпает силы. Видишь, Вероника, как все просто. Жаль, что с вами это чего-то не прокатило.
— Да вы очень счастливый человек.
— Ты.
— Ты очень счастливый.
Мы уже в парке. Задираю голову и смотрю на хмурое низкое небо над головой. Серые тучи мне не прибавляют оптимизма.