Работа по распределению
Шрифт:
Распухший нос. Синие вздутые губы. Царапина на правой щеке…
– Да, поработал на совесть, – шепчу я. – А как же ты пойдешь в школу?
– Что-нибудь придумаем… Ты всем расскажешь, что у меня страшная зубная боль, а пока будем лечить зубы, синяки сойдут…
В понедельник я не стала героиней дня: все только и говорят о
Марине, расспрашивают о здоровье её матери, да и о ней самой.
Неумело вру о бессонной ночи, о страшной зубной боли, и все верят… И только Рамзан с улыбкой на устах слушает наши страшные истории и с сарказмом
– А что ж ты, Верочка, не в платке? Всё прошло нормально?
Ох, как злит меня его вечная ирония и его всезнайство. Иногда кажется, что он следит за мной. А это так раздражает…
После занятий иду в общежитие к Наташе: надо ей помочь. Она так беспомощна с ребёнком: ни приготовить, ни постирать… Её одно спасает: в груди есть молоко, так что малыш выживет… Наташа спит на кровати, рядом с ней, у груди, лежит Русланчик, держит во рту сосок и лениво сосет. Подруга так худа, так бледна, что на неё больно смотреть…
Присматриваю и себе уголок… Здесь поставлю раскладушку и буду помогать Наташе. Так не хочется жить на старой квартире: Хусейн каждый день мечется по двору: начал строить новый дом для молодой жены. Ему помогают мужчины всего аула. Везде строительный материал, чужие люди, грустная Пятимат – дом-корабль уже не привлекает.
А если к Наташе приедет Сулейман? Тогда на ночёвку придётся возвращаться на старую квартиру, к Марине.
Последний день занятий в первой четверти совпадает с днем моего рождения. Рамзан, широко улыбаясь, зазывает меня кабинет, вручает мне духи "Красная Москва" и взволнованно говорит:
– Поздравляю, поздравляю, Верочка, с Днем твоего рождения…
Счастлив работать с тобой…
Надо бы поблагодарить его за внимание и заботу, но я почему-то всегда боюсь оставаться с ним наедине и открываю дверь в коридор.
Рамзан замечает мой страх и тут же переводит разговор:
– Пойдем, Вера, в пятый "А": тебя ждёт сюрприз…
Входим в классную комнату: Микаил играет на гармошке "Лезгинку", а Ваха, стройный, красивый мальчик, не танцует, а словно плывет в танце, гордо расправив плечи, вскидывая руки, как крылья, то влево, то вправо, то надвигаясь на Милану, то вновь уходя от неё…
Мы садимся за стол и аплодируем детям. Танцы сменяются песнями, и я удивляюсь, как живо здесь народное искусство. Если бы сейчас ребята попросили меня исполнить народный танец, то я бы опозорилась…
После уроков приглашаю детей в лес: дома ведь у меня нет… Вот там раздам им конфеты, побегаем, поиграем, чтобы не замерзнуть…
Пообщаемся часа два и разойдемся. По дороге к нам присоединяется Али.
– Я сам люблю бродить по лесу, когда всё надоест, но сегодня,
Верочка, ничего у тебя не получится: вон гляди: лес оцепили военные, милиция… Кого-то ищут…
– А, может, пропустят?
Подхожу к офицеру со своей просьбой…
– Ты что с ума сошла? – грубо отвечает он. – Из тюрьмы
Марш отсюда по домам… Всё вас, русских, на приключения тянет…
Мне неловко перед ребятами: они ведь всё понимают…
Извиняясь, раздаю ребятам конфеты, и они неохотно расходятся по домам.
В центре аула многолюдно. У сельсовета на корточках сидят в белых одеждах древние старики, которых раньше я никогда не видела. На площади стоят чёрные "Волги", рядом с ними – высшее начальство
Чечено-Ингушской республики.
– Можешь мне объяснить, что здесь происходит? – спрашиваю Али.
– Ты же сама всё знаешь… Один житель из нашего аула несколько лет назад вырезал семью в соседнем ауле. Его бросили в тюрьму…
Теперь он на свободе… Кто-то из наших ему помогает.
Не выдадим преступника – соседи вырежут наш аул… Вот старейшины и решают… И начальство к ним с поклоном приехало… Что старшие скажут, то и будет…
– Замолчи, Али. Ты специально меня пугаешь?
– Не бойся, – успокаивает меня коллега. – У нас старики мудрые: не станут из-за убийцы жертвовать всем аулом…
Прощаюсь с Али и иду к Наташе: погибать будем вместе.
Но у подруги настоящий праздник. Ей не до событий в ауле: наконец-то явился Сулейман, и она то плачет, то смеется от счастья, рассматривая подарки. Сулейман же прижался к животику Русланчика и тоже шепчет что-то нежное… Я вижу только его черную блестящую шевелюру и слышу его приятный голос. Понимаю, что им сегодня не до меня… Ухожу… И так обидно: они меня даже не заметили…
Возвращаюсь в дом-корабль. А здесь идет стройка: Хусейн, подобный высохшему пауку, бегает по двору и покрикивает на всех. Повеселевшая
Пятимат пытается помочь мужу: видно, угар любви ко второй жене прошёл, и Хусейн стал бывать и у первой жены.
В нашей комнате беспорядок. Марина валяется на неразобранной постели: у неё хандра, и она притворяется, будто спит. Я молча тоже падаю на кровать, отворачиваюсь к стене и вскоре засыпаю.
Вторая четверть… Днём веду уроки, вечером проверяю тетради или нянчу Русланчика. Обожаю этого малыша: люблю его купать, пеленать, кормить, люблю носить его по коридору общежития или по двору, прижимаясь к его мягкой, бархатной щёчке, и целую, целую малыша, понимая, какое это счастье – родить ребенка… Сейчас я завидую
Наташе: Сулеймана она не потеряла: он часто теперь приезжает к ней и заботится о Руслане… Пусть у него есть настоящая жена, но любовь не убьёшь и не скроешь: она в их взглядах, в диком влечении друг к другу, в их сыне… И, когда приезжает Сулейман, чувствую себя лишней и ухожу.
Одиноко бреду по коридору общежития. В какой-то из комнат шум, гвалт, звучат песни, кажется, Муслима Магомаева…
– Что там за праздник? День рождения или заранее отмечают Новый год? – думаю я.
Открывается дверь, и меня приглашают войти коллеги.