Рабы

Айни Садриддин

9

Запахали. Засеяли. Взрастили.

Пришло время собирать хлопок. Приближалась зима. Белые холодные тучи застилали небо.

Дул студеный ветер. От ветра трескалась кожа на руках, лицо краснело, глаза слезились. Хлопьями падал тяжелый, влажный снег.

Люди разбрелись по полю, занятые сбором хлопка. Но людей в этот день было мало.

Подходя к сборщикам, Сафар-Гулам удивился и встревожился:

— Что случилось? Где народ?

— Отправились на пир.

— Куда это?

— В сад к Фазилу-баю. У него обрезание

младшему сыну, и он позвал крестьян из всех соседних деревень. Пир на весь мир. Кому удалось не попасться на глаза брату Эргашу, все ушли туда.

— Новая проделка классового врага! — сказал Сафар-Гулам. — И вы попались в этот капкан.

— Что же это за капкан? — сердито ответил один из сборщиков. — Как сказано — «будь хоть козел, лишь бы доился», а жирный горячий плов не молоко разве в такой холод! Да еще даром! Вот вы, классовые друзья, заставляете работать на стуже, так что руки потрескались. А классовый враг угощает пловом, угощает чаем.

Гафур-прядилыцик сказал:

— Бай устроил пир во время уборочной не затем, чтоб вас накормить и порадовать, а чтобы сорвать сбор хлопка. Чтоб навредить колхозу, да и крестьянам-единоличникам. Время сейчас каждому дорого: мороз вот-вот побьет все, чего не успеем собрать. А работаешь ты не для нас, а для себя. Для самого себя, друг. Пойми.

— А если надо было собирать хлопок, почему его сбор затянули до морозов? Тепло-то было всю осень! — проворчал Мавлйан.

— Мы его два месяца собираем. А где ты тогда был? Почему тогда не шел нам помогать? Если б ты пришел, да, глядя на тебя, пришли и остальные, мы давным-давно собрали б весь хлопок. А то я тебя тут вижу всего в четвертый раз.

— Нет, это ты зря говоришь — я шестой раз вышел. А моя жена разве не работала? Если я иду на базар или еще куда по делам, сюда выходит моя жена. Ведь доход будет распределяться по хозяйствам? От моего хозяйства тут всегда работает человек. Ты зря вздумал меня пробирать.

Гафур сердито отозвался:

— А я что ж, за три хозяйства, что ли, буду получать? А на работу выхожу я сам, и моя жена, и дочь.

Фатима, его дочь, поддержала отца:

— Вы, отец, понимаете, зачем нам надо так хорошо работать, а дядя Мавлйан этого не понимает. Он еще не осознал значения борьбы за полное обеспечение нашего социалистического государства своим хлопком. Надо ему разъяснить, может быть, он и перестал бы сердиться, что не попал на пир к богачу.

Озабоченный Сафар-Гулам пошел на соседний участок. Подошел Садык и ответил Мавлйану:

— Я тоже одним хозяйством считаюсь. Однако работаю сам с женой. Вместе. А Хаджиназар придет доход получать за три хозяйства. Но ни на посевной, ни на окучке, ни на поливе, ни на чеканке, ни на сборе никто его и в глаза не видел. Это, конечно, обидно тем, кто работает.

Острая на язык Фатима и тут добавила:

— Хаджиназар в поле не ходит, но он и дома не сидит, — он в правление ходит. Целые дни там сидит, — своего прежнего писаря протащил завхозом, а как только дядя Сафар выедет в поле, так Хаджиназар садится в правлении и рассуждает с завхозом, как дальше жить.

Мавлйан сердито ответил ей:

— Сафар-Гулам — председатель

колхоза. Незачем ему по полям глину месить. Его дело — сидеть в правлении, караулить порядок.

— Если он и дядя Эргаш засядут в правлении, кто же колхозные дела двинет? Они ходят по дворам и чуть не силой тащат таких, как вы, на работу. А в правлении сидит Хаджиназар, ему ничего не хочется делать.

— Ты вот знаешь про эти дела Хаджиназара, а почему не скажешь Сафару или Эргашу? Ты комсомолка. Ты обязана такие дела не в себе таить, а оглашать. Обязана! — закричал Садык. — Если мы скажем, подумают, что у нас склока. Подумают, что колхоз хотим развалить. А ты — комсомолка, к твоим словам прислушиваются.

— Они мне отвечают: «Погоди. Соберем хлопок, тогда разберемся. Тогда займемся правлением, а пока надо заниматься полями».

— Я с женой целые дни тут работаю, а Хаджиназар бездельничает. А потом явится к горячему плову и запустит в блюдо сразу три руки! — закричал Садык.

— Я не человек, что ли? — спросил Науруз, старший брат жены Хаджиназара. — Хаджиназар не выходит, а я-то работаю!

— Ого! — ухмыльнулся Гафур. — Ты вместо Хаджиназара? Так ведь ты же записан как отдельный хозяин! И твой брат — тоже отдельный хозяин. При чем же тут Хаджиназар? Ты сам за себя, твой брат сам за себя, значит, и твоему шурину надо работать самому за себя.

– Какие мы хозяева! Какие могут у нас быть хозяйства! Где уж нам работать на себя? Ни у меня, ни у брата нет ни клочка земли. От колхоза до сих пор горсти пшеницы не получили. товаров ни на копейку не получили. Мы работаем в колхозе, а хлеб нам дает шурин.

— Да это ж вроде прежнего рабства! — удивилась Фатима. — Надо вам глаза раскрыть. Нельзя колхозу терпеть такой позор.

И опять сборщики, двинувшись строем, пошли по полю, между почти черных высоких кустов, где, как хлопья пены, белели раскрывшиеся коробочки хлопка.

Мавлйан остался позади.

Словно ребенок, сидел он на земле и катал смешавшиеся с мусором комки хлопка по подолу своего халата.

Когда вернулась Фатима, чтобы вывалить из мешка набитый туда хлопок, Мавлйан сказал:

— Ишь ты, как туго набила мешок! Больше всех собираешь, раньше всех приносишь. Зачем это ты так стараешься? Рук не жалеешь? Думаешь, своими двумя руками накормишь весь нищий народ?

Фатиму, думавшую в это время о проделках Хаджиназара с двумя его работниками, слова Мавлйана огорчили, она ушла, ничего не ответив.

Со стороны Гиждувана послышался барабанный бой.

Шли пионеры и комсомольцы.

Фатима остановилась и посмотрела в их сторону.

Глаза ее повеселели. Она пошла навстречу этим желанным помощникам.

Городская молодежь разделилась на бригады.

Вызвали друг друга на соревнование по наибольшему сбору хлопка, на быстроту в сортировке и чистоту хлопка в каждой бригаде.

Хлопок словно закипел в их молодых, резвых, веселых руках.

Мавлйан и Науруз смотрели с удивлением на ребят, покинувших теплые городские комнаты, чтоб на пронзительном ветру помогать колхозу, — колхозу, от которого им не причитается ни доходов, ни почета.